Река (Свирель вселенной - 3)

Он заглянул в дупло. Птичий пух. Наверное, совиный.

Еще дальше тоже чернело дупло, он постучал по стволу палкой и услышал ответное шипение. Гнездо было обитаемым. На врага иногда шипят совы.

Вдруг его окружила стайка каких-то мелких серых птиц. Они расселись по кустам бересклета с гранеными серовато-темными веточками, хрупкими на вид; посидели, нежно посвистывая, и полетели дальше.

Меньшиков озирал клинописные башни. Они тяжело стояли на земле. Меньшиков ощущал себя былинкой.

Им было, наверное, по двести, триста и более лет.

И он как будто очутился в заповеднике времен.

Двести, триста... тысяча лет - вот понятная древность.

Тысячелетнее солнце. Тысячелетний город. Тысячелетний лес.

А что они говорят о миллионах и миллиардах?

Пахло болотным багульником.

Вечерело.

Меньшиков надеялся отыскать воду, во фляжке осталось совсем немного. Если бы здесь протекал ручей.

Теперь он понимал, почему многие герои из заповедной книги любили предаваться в подобных местах музыкальной игре.

Он оглянулся.

Один стоял в сумеречном затихающем лесу.

Откуда-то доносилось неясное, идущее как будто из-под земли гудение. Вскоре он понял, в чем дело. К подножию дуба слетались крупные осы. Красновато-бурые, в черных пятнах шершни. Гудели, как бомбардировщики. Меньшиков обошел улей стороной. Яд у шершня посильней пчелиного. И жалить он способен много раз, оружие без зазубрин. Тут же он увидел другой улей у подножия дуба. Так вот почему Шершни. Кстати, там у них в норах у подножий бумажные дома. Он находил гнезда ос, вылепленные из мелко пережеванной древесины - из настоящей бумаги. Обитатели этих башен давно изобрели то, что недоступно было настоящим вавилонянам с их кирпичами-письмами.

Вместо ручья он нашел только огромную лужу, точнее даже небольшое озерцо. Но эта вода кишела микроскопической жизнью. Меньшиков понаблюдал за скользящими по черной глади на изумительно тонких ножках водомерками. Они как будто исполняли некий танец над бездной. А из-под воды за ними следили клопы, их было много, и после того, как один метнулся и схватил танцора, Меньшиков разглядел их: небольшие коричневые и оливковые тельца, которые он принял за листочки и травинки. Это были хищники лужи, настоенной на дубовых листьях. Неожиданно один из них поплыл на спинке, загребая длинными лапками, как веслами, вдруг перевернулся, расправил крылья, оторвался от воды, низко полетел над танцующими водомерками, ряской, над зелеными пиками стрелолиста.

Меньшиков отошел подальше от этой лужи - родилища комарья (в воде крошечными змейками извивались их личинки) - и остановился возле поваленного дуба. С одной стороны он будет защищен.

Да, в сумерках восхищение сменилось некоторой тревогой. Лес если и дом, то чужой.

Он наломал сухих сучьев от лежащего дуба, зажег костерок. И вмиг почувствовал, как устал.

Дубовые сучья горели медленно, неярко, жарко. Дубовый дым ни с каким другим не спутаешь.

На очищенный прутик он нанизал кусочки сала, поднес к огню. Кусочки запузырились, начали чернеть, горячие капли бисером заструились на угли. Достал холодную вареную картошку, луковицу, на дубовый лист насыпал соли- и приступил к ужину.

Во всем этом было что-то непростительное.

Да, если думать о городе и всех, кто там, о части в бурятских песках и соснах.

Ки-кик-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки, - кто-то завел шарманку. Коршун?

Меньшиков сделал два глотка из фляжки, вытер губы. Да, чайку заварить не удалось.

Он посидел еще у огня, потом привалил костер сырой земляной корягой, чтобы она хорошо, густо дымила, и лег на заранее набросанные ветки, вытянул под верблюжьим одеялом ноги.

Ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки-ки...

Высоко чернели кроны.

Дым беззвучно валил из-под коряги. Комары вились поблизости.

Не-прости-тельно... думал Меньшиков. Вместо того, чтобы... А он лежит. Смотрит на кроны. Человечество строит... действительность. И разрушает. А он. Ушел от действительности. Вот бы его засадили в тюрьму или в психушку. Другое дело. Действительность где угодно, а не здесь.

Кто-то митингует, воюет... Меньшиков вспоминает, как, вернувшись в свой город, блуждал по улицам и однажды оказался вблизи вокзала.