Река, утратившая берег. 1.Алармель (СИ)

И тут что-то мягко тронуло мою голову изнутри. Я обернулась и прищурилась, пытаясь сфокусироваться в затемненной веранде. Муть в водяном лабиринте осела. Небывалое зрелище: слоны перестали возиться и столпились у передних стен, внимательно глядя прямо на меня. Множество круглых темно-вишневых глаз. Хоботы слегка приподнялись и застыли. Слоны медленно покачивались в воде, шевеля растопыренными ушами. Я издалека попыталась узнать старую самку и не смогла. Так, все вместе, в одной и той же позе, различаясь лишь размерами - в каждом помете детеныши вырастали крупнее родителей, - слоны казались совершенно одинаковыми. Как близнецы.

Вот оно. Близнецы. Они не повернуты к себе. Они повернуты к себе подобным. Как двойняшки - те, что выживают из наших. Разве не пыталась я в детстве играть с Ниром и Нирой, с безымянными еще Даном и Даной? Разве не злилась я на них за молчание, разве не хотела разрушить их поглощенность друг другом? А в какую ярость впадала, видя, что Тим предпочитает мне Тиму и, как все близнецы, разговаривает со своей парой без слов и жестов. Мне, глупой, казалось, что мальчик, носящий имя моего отца, должен быть только моим. Однажды Марио застал меня в слезах: мне вдруг ясно представилось, что было бы, если бы Гериберто родился девочкой. У Марио, моего Марио, могла быть Мария.

Слоны быстро умирают без пары и медленно размножаются в проточной воде - она слишком чистая. Но если дать им тень и стоячую воду, начинают плодиться, как рыбы. Раньше они ходили по суше, опускаясь в озера лишь в период дождей, но теперь не выносят воздуха - он стал слишком горячим. Раньше они были огромными и снимали пищу с верхних веток самых высоких деревьев, но теперь самый крупный слон - размером с совина, а едой ему служат невидимые человеческому глазу создания, приносимые подземными источниками. Раньше слонов было много, семьи состояли из нескольких поколений, но теперь самое большое стадо живет у меня на наружной веранде, в растянутой на камнях прозрачной шкуре мокрицы.

Раньше, раньше, раньше... Они говорили так, словно раньше не существовало ни Долины, ни Диких полей, ни заросших каллами равнин, ни амианов. Я знаю, что Озеро не всегда было мертвым. И кто-то построил гроты у Дальних холмов. Но неужели сухопутные животные могут стать подводными, неужели могут так измельчать? И так замкнуться на себе подобных, что почти потерять способность к общению? И разучиться слушать? Я видела: слоны понимают не все, что я говорю.

Разговор с ними не похож на беседы с туннами, когда слышишь в голове почти не отличимый от собственного голос и видишь то, что происходит не здесь и не сейчас. И, в отличие от туннов, слоны не обращаются к собеседнику по имени, не дожидаются, пока ты закончишь свою мысль. Со слонами не требуется безмыслие; они не смотрят по сторонам. Оказавшись внутри тебя, они выхватывают из разговора лишь интересующее их самих, они говорят все вместе и не заботятся о том, успеваешь ли ты их понять. Жизнь, которую они показывают, почти не движется, и даже такие их картинки расплывчаты и бесцветны, словно эти животные утратили голос и могут только шептать.

И может быть, их шепот отражает не действительность, а сны? Что если слоны, маленькие, беспомощные, уязвимые, всем племенем грезят о прохладных озерах, о равнинах, покрытых высокими деревьями, с верхушек которых прямо в хоботы беспрестанно падают мягкие безраковинные улитки...

Но обо всем этом я думала потом, позже, а тогда мне казалось, что слоны затеяли свою обычную возню прямо у меня в голове. Сколько бестолковой энергии было в этих созданиях! Они жужжали, перебивая и перекрывая мысли друг друга, об одном и том же: раньше слоны были больше, раньше еда была вкуснее, раньше воздух был лучше. Мне никак не удавалось втиснуться в слоновий хор - своим беспорядочным бормотанием они попросту разбивали создаваемый мною образ старой самки, которую я пыталась им показать. Устав от глупого монотонного гудения, я плеснула в лабиринт подземной воды. 'Кушать, кушать, кушать, кушать', - обрадовалось стадо, моментально потеряв ко мне интерес. Разговор оборвался. У передней стены остался, покачиваясь, всего один слон. Вернее, слониха.

Ее выпуклые темно-вишневые глаза были печальны. Вокруг кончика хобота болтались отслоившиеся кусочки кожи. Старая самка умирала - как всасывать пищу, если у тебя нет хобота? Старость ужасна - ты разлагаешься заживо, собственный желудок пожирает тебя изнутри, и ничего, ничего нельзя сделать...

Я упустила момент, когда ее мысли заполнили мою голову. Как и тогда, с первым слоном, я не смогла отличить свое от чужого, однако на этот раз сразу узнала мертвую, тянущую безысходность. Слониха говорила, и ее голос внутри меня был таким чистым, что, исходи он от более крупного существа, я могла бы, наверное, почувствовать опасность. Но эти маленькие глупые животные целиком зависели от меня и не сумели бы причинить никакого вреда.