Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

Я, не помня себя, помчался к обрыву. Перемахнув обрыв, я соскочил вниз. К счастью, грунт был мягкий, песчаный. Мать в окровавленной одежде лежала внизу. Приподняв ее, я завопил: «Не умирай! Не умирай! Ты не умрешь, нет, ты не умрешь!» Несколько мгновений спустя она пришла в сознание. Я обнял мать, и она сказала: «Масабо, я должна уйти. Ведь он убьет меня, если я не уеду. А ты должен быть сильным». Я, вдруг почувствовав себя совершенно беспомощным и одиноким, инстинктивно, по-сыновнему, прижался к матери. Ведь она была для меня всем на свете – единственным добрым и любимым человеком в жизни, но я понимал, что поступить по-другому она просто не могла.

Мать, опираясь на меня, поднялась, и мы кое-как доковыляли до больницы, расположенной около железнодорожной станции. Я разбудил доктора. Доктор оказался порядочным и добрым человеком – он тут же оказал матери необходимую помощь. На ее счастье даже не понадобилось накладывать швы.

Потом мы молча сидели на скамейке около станции, дожидаясь первого поезда. И тут мать заговорила.

«Не беспокойтесь, – сказала она. – Я буду работать изо всех сил и накоплю денег. А потом приеду за тобой и сестрами, так уж дождитесь меня».

Потом она ничего больше не говорила, а просто тихо плакала. Разглядывая ее, я понял, как сильно она сдала за последние дни – бледное исхудавшее лицо в ссадинах, пустой взгляд. Как мне вдруг захотелось стать взрослым и сильным. Но что я мог тогда поделать? И, не выдержав, тоже зарыдал от разочарования и отчаяния. Ну почему, почему на ее долю выпали такие страдания? За что отец так ненавидел ее? Эту спокойную, нежную и добрую женщину? Это мне представлялось совершенно бессмысленным, изначально непонятным.

К платформе подали поезд, мать поднялась и, поспешно обняв меня, направилась к вагону. Дойдя до турникета, повернулась и махнула мне на прощание. А я потащился назад в осиротевший без нее дом. Я чувствовал себя опустошенным, потрясенным и совершенно одиноким.

Отец вел себя так, будто ничего не произошло. Ко всему прочему вскоре после отъезда матери к нам вселилась его любовница. Звали ее Канэхара, она была кореянкой, как и мой отец. Это была злобная и жестокая женщина, в особенности она ненавидела моих младших сестер. Но на Канэхару отец ни разу не поднял руку. Ни разу. К моему изумлению оба, казалось, были без ума друг от друга. Они постоянно смеялись и улыбались. Такое поведение ничего, кроме отвращения, у меня не вызывало. Я старался держать себя в руках, но мои сестры очень тосковали по матери и каждую ночь плакали. Стоило им заплакать, как Канэхара тут же принималась шлепать и ругать девочек, что только усиливало их тоску по матери.

Я бросил школу и теперь каждый день бегал по Токио в поисках матери. Каждое утро садился в поезд и часами бродил по улицам города. Так продолжалось полгода, если не больше. Я методично обошел все рестораны в округе, ища мать, ни одного не пропустил. И однажды мои усилия были вознаграждены. В один из дней я увидел ее в окне ресторана. Я невольно замер на месте и только смотрел, как она моет стол. Потом я заплакал. По-видимому, я показался владельцу ресторана довольно подозрительным, но он все же жестом велел мне войти. Подбежав к матери, я обнял ее.

Владелец ресторана любезно предложил мне поесть. И внезапно меня словно прорвало. Я говорил и говорил, тараторил без умолку, не в силах остановиться. Я рассказал матери все о Канэхаре – как она жила с нами, как обходилась с моими сестрами, как они скучали по ней и так далее. Мать грустно улыбнулась. «Потерпите еще немного», – сказала она. И дала мне ожерелье и золотое кольцо. «Если будет трудно, – продолжала она, – отнеси к ростовщику. Но ничего не говори отцу обо мне, хорошо? Не говори, что видел меня. Не говори ему, где я».

Теперь, когда я нашел свою мать, я вернулся в школу и почти каждый день после занятий ходил к матери. Иногда в выходные или по праздникам я брал с собой младших сестер. Владелец ресторана очень хорошо к нам относился. Как мне кажется, он был посвящен в нашу историю. Канэхара сколько угодно могла издеваться над нами, но я знал – настанет день, и мать снова вернется и заберет нас.

Теперь по прошествии стольких лет я каким-то образом смог понять отца. Но так и не смог простить ему то, как он поступил с матерью.