Не было дня, чтобы я не вспомнил о своей семье, все еще изо всех сил пытавшейся выжить в Северной Корее. И о тысячах и тысячах других, таких, как они, медленно умиравших от голода. Я провел не одну бессонную ночь, измученный этими видениями.
Годы правления Ким Чен Ира были совершенно бесцветным периодом. После смерти Ким Ир Сена ведущие члены партии резко сменили сторону и оказались в Южной Корее. Исчезли в никуда и наиболее заметные военачальники, близкие Ким Ир Сену. Ким Чен Ир знал, что все эти разговоры об объединении были фарсом. Он заботился только о том, чтобы не сойти с мировой арены и чтобы его, наконец, воспринимали всерьез.
«Страна может лежать в руинах, но ее горы и реки останутся навеки». Я всегда понимал смысл этой фразы так: личный духовный мир, духовный дом изменениям не подвержен, что бы ни случилось. Но я оказался не прав. Или, скорее, выражение было не совсем правильным. После возвращения в Японию я съездил в свой родной город. Мне очень хотелось вернуть себе ощущение принадлежности, и я подумал, что некогда знакомый пейзаж вернет приятные воспоминания детства и поможет мне исцелиться от боли. Но – нет. Город стал неузнаваем. Исчез и пейзаж, который, как я надеялся, умиротворит и исцелит меня. Я утратил не только свою страну, но и место своего рождения. Вот я и оказался в мире, которому не принадлежу.
В известном смысле я до сих даже не существую; я завис в некоей неопределенности между двумя мирами. Правительство Японии все еще официально не признало, что я вернулся в страну. Таким образом, я здесь официально – не живу. Но проживаю. Понимаете – «проживаю», но не живу. Кажется, это и есть мое проклятие.
Хотя выживать здесь, конечно, гораздо легче, мне не дают покоя очень простые вещи. Когда я ем что-то, считающееся в Японии обыденными продуктами, – куда менее изысканное, чем у большинства японцев на столе; простой рис, скажем, – я смотрю на него и задаюсь вопросом: сколько едоков обеспечила бы такая порция в Северной Корее? И на сколько дней. Проблема в том, что подобные размышления иногда начисто отбивают аппетит. Когда сердце разрывается от горя, тут уж не до еды. Так вот, если подобные чувства овладевают мной, знаете, как я поступаю? Я иду к океану и бросаю недоеденное чайкам. Я жажду отдать эту еду своей семье в Северной Корее. Но не могу. Вот я и решил сделать чаек своими посланниками. И я верю, что они с этим справляются. А я плачу.
Довольно давно из письма я узнал, что моей жены уже нет на свете. Ее похоронили на склоне горы в Хамджу. Последнее письмо, которое я получил от Мёнхва, пришло осенью 2005 года.
Оно повергло меня в исступление; у меня не хватало денег, чтобы послать ей, – я не зарабатывал столько. Но я тут же подыскал себе другую работу. И нашел. Уборщиком неподалеку от телевизионной башни в Токио. Месяц я там проработал с 5 утра до часу дня, и как только получил деньги, пошел в почтовое отделение Токио, чтобы отослать ей сто тысяч иен. Позже я получил письмо от Хосона. Он сообщил мне, что Мёнхва умерла от голода. Ей не было еще и тридцати. Деньги, которые я послал, пришли поздно и уже ничем не могли помочь ей. Последнюю весточку от Хосона я получил в 1998 году (так в оригинале, но, скорее всего, речь идет о 2008 годе. –
Я часто думаю о том, что случилось бы со мной, останься я в Северной Корее. Вероятно, голодал бы. Может, и умер бы от голода. Но по крайней мере я умер бы у кого-то на руках, в кругу семьи, собравшейся возле меня. И попрощался бы с ними. А что меня ждет теперь?
Люди много говорят о Боге. Хоть я его в глаза не видел, я продолжаю молиться о том, что все кончится хорошо.
Об авторе