Река времени. Дневники и записные книжки

– С чистой верой? Без лукавого разума? Хорошо бы… Да как в нашей жизни с одной только верой без лукавого разума?

***

Есть государственные, и есть народные начала. Где они переплелись и где разошлись, сейчас уже не скажешь. Только ясно: если государство вырастает не из народа, а, наоборот, вторгается в народ, жизнь становится неестественной. У государства свои законы, а у человека свои. Чем больше государственности, тем меньше человечности. И потому ничего удивительного, что в жизни там много лжи. Где больше государственных людей, там больше бюрократов и меньше частных людей. Бюрократ же просто паразит. Он питается соками и кровью того народа, на шее которого сидит, как клещ на дереве. Оно рухнет ― и паразит погибнет. Но он и этого не понимает. И зачем ему? Его задача ― высасывать кровь и соки, а что из этого выйдет, об этом думать нечем, некогда и незачем.

Как укротить такое чудовище, охватившее дерево снизу доверху своим змеиным телом? Способ только один: разлучить дерево и змея.

***

Спросите себя, чем была и что есть для нас власть? Всегда это нечто чуждое, незваное, насильственное, мешающее жить, всегда появляющееся для того, чтобы чему-то помешать и очень редко помочь. Мешая жить, такая власть толкает людей на неправильные решения и поступки, а потом наказывает их за это. И вся её задача в том, чтобы не разорвался этот заколдованный круг. Наказание за такой образ жизни: растерянность и слабость одних, и торжествующая наглость других.

***

Всё проходит, и все проходят. Всё на свете только сон, отделяющий от последнего пробуждения. Но, может быть, это взгляд усталого ума? Для свежего человека и молодого народа каждый миг жизни трагичен или радостен. И с такой точки зрения, любая жизнь есть подвиг, правда, всегда с чертами комедии. Но, когда жизнь – борьба, это и комедию преображает в подвиг.

От способа жить ― и точка зрения. Тут всё зависит от уровня правды, в которую веришь.

Культовое сознание

Думаем и пишем о Сталине: одни как о великом вожде, другие как о великом злодее. И в том, и в другом случае остаёмся в плену культового сознания. Злодейств на совести этого человека много. Но что, если не в нём одном дело? Если он выражал собою дух времени, болезнь нашей истории? Ведь всякий Наполеон рождён обществом и выражает собой все представления общества о добре и зле.

Дух времени сказался на характере его правления. Но и личные свойства – тоже. Сталину было свойственно мессианское сознание спасителя человечества, понятое ложно, сопряжённое с гордыней и желанием беспредельной власти. Чувство власти постепенно затемняло в нём сознание первосвященника социалистической идеи. То и другое с самого начала было в тугом и неразделимом сплетении в его душе. Власть и страх занимали в ней всё больше места. И от страха и жажды власти шли злодейства. Иначе он уже не мог.

Наука о литературе

Наука о литературе до сих пор (особенно практика преподавания) сводится к апологии нескольких лиц, к культу имен, а не к изучению процесса литературы. Это я называю преподаванием по монографическому принципу. Надо строить по историческому. Тут всё другое: и критерии, и масштабы, и общая картина, и частности. Монографический подход возможен, но надо, чтобы из этого не получались апологии одних и анафемы других. До сих пор нет исторической оценки многих и многих лиц. На некоторых клеймо проклятия. Как люди, булгарины и гречи, может быть, и не заслужили более высокой моральной оценки, но и в литературном синодике они занесены в список отлучённых. А в живой литературе они были заметными фигурами.

Прежде всего, нужна полнота представлений об исторической картине литературной жизни.

***

Когда нет правды в жизни, люди усиленно ищут её в мире идеальном. Отсюда парадокс: в неправдивых странах особенное внимание к правде в искусстве.

Гордыня

Теперь, когда встречаюсь с неприятными мне людьми, чувствую к ним и к тому, что они обо мне думают, почти полное равнодушие. И по этому вижу, как много отошло от меня за последние годы. Вижу в людях слепую гордыню и думаю, что когда-то и сам был таким. И не вся она ещё и теперь отошла от меня.

***

Поглядел на исписанные за последние два года листки. Их довольно много. Это напомнило молодые годы, когда я только начинал писать. Тогда всякая «мелочь»: меткое слово, образное выражение попадали в записную книжку, казались драгоценными, радовали. О том, чтобы они стали достоянием гласности, общей собственности не было и мысли. Всё писалось для себя. Именно, пишу, как дышу. Я был тогда свободен. Единственное моё богатство были эти записки. И теперь, когда я освободился, опять начал собирать по крупинкам свою душу.

Сценка в воображении