Река времени. Дневники и записные книжки

Одно из суеверий нашего времени, что необходимо жить не по-отечески, а так, как живут в Лондоне, Париже, Нью-Йорке или даже Токио, что нельзя без личного автомобиля и т. д. и т. д.

Пушкинские дни

Снова Пушкинские дни. Речи, слишком напористые, чтобы быть искренними. Пушкин ― гений! Кто же с этим спорит? Но зачем оставленный им золотой рубль бесконечно разменивать на мелкие монеты? Ничто не делает очевидную истину в такой степени бессмысленной, как частые повторы. И притом, ни одной свежей мысли, ни одного нового слова. Как будто чиновники по литературному ведомству один за другим расписываются в книге у генерала, боясь отсутствием своим навлечь на себя неудовольствие Его Превосходительства.

***

Когда всё время говоришь об одном, даже очень талантливом человеке, невольно обедняешь историю. Возвеличивая одно, принижаешь другое, ибо одно имя, даже очень значительное, не может вместить в себя всю полноту времени. Незаметно юбилейные витии становятся на путь создания культа человека, менее всего желающего быть богом. Путь, уводящий от истины.

Снежный ком

Каждое знаменитое имя похоже на снежный ком. Чем дальше он катится, тем становится больше. Так и знаменитый поэт. Чем больше проходит времени, тем большим сонмом толкователей он обрастает. Немногие из них помогают понять читателю скрытое от него временем и воспитанием. В сущности же, каждый художник может сказать читателю ровно столько, сколько уже сказал из уст в уста своими произведениями.

Дух многоглаголенья

Дух этот был совершенно чужд Пушкину. Непосредственность без рефлексии, спартанская простота слога. Этим он резко отличается от тех, кто писал и пишет о нём. Поэзия была частью его воспитания, в котором всё лишнее считалось вульгарным. Его дело было плыть по реке, текущей в вечность, и из сора, мути жизни вылавливать вечные мгновенья.

***

В сущности, Пушкин был гениальный эскиз, первые откровения юности, зерно, упавшее в благодатную почву. Всходами была вся русская литература. Но и тут не без преувеличений.

Говорят о пушкинской Татьяне, что из неё вышли чуть ли не все женские образы русской литературы. Но тургеневская Елена из «Накануне» ― это, конечно, не Татьяна. Елена не отдана, а выбрала сама свой путь. Анна Каренина тоже совсем не из Татьяны. Да и женщины Достоевского, истолкователя Татьяны как идеального образа русской женщины, совсем не пушкинские.

***

Что самое удивительное в «Онегине», так это простота и лёгкость рассказа. Стихом Пушкин владел так, как не все владеют прозой.

Дуэльные сюжеты

Дуэльных сюжетов было не так много в русской литературе до Пушкина. Лермонтова так поразила пушкинская история дуэли, что в «Герое нашего времени» он примерял на себя трагическую одежду. Дуэль казалась ему единственно достойным концом поэта.

***

В «Маскараде» Лермонтова, подумалось мне после фильма «Поэт и царь» (1927г.), в истории ревности, трагедии оскорбленной души среди блеска бала, не отразились ли следы так поразившей Лермонтова драмы Пушкина? Может быть, не Отелло стоял перед очами Лермонтова, а Пушкин?

Ещё сравнения

Тартюф Мольера и Фома Опискин Достоевского. Не знаю, делалось ли уже такое сравнение, а что-то общее есть.

***

«Униженные и оскорблённые» Достоевского и «Лавка древностей» Диккенса. Нелли ― Нелли, обе так похожи, несчастные, больные, умирающие, обиженные; старик, Сквивеллер, эксцентриада и т. д. Так близки стихии этих двух романов, что не заметить сходства невозможно.

***

Важно не только то, что автор говорит, но и то, что он хочет сказать, даже если это скрывается за наивностью формы. (Диккенс «Лавка древностей»).

Лучше или хуже образы искусства, чем сама действительность? Важно то, что это разное. Одно сыро и полно случайностей; другое пропущено через сердце художника.

Искусство не копия, не «суррогат», а всегда плод воображения, то, чего не было. Иначе, какой смысл повторять уже существующее?

Полуправда

Просветительская схема человека всё ещё определяет наше литературное сознание. А это полуправда. Теневая сторона человека замалчивается. А люди становятся страшными. Все ищут наслажденья, всеми способами; мораль «всё позволено» становится почти нормой. Как тут обойтись старой схемой? Потому она и ползёт по всем швам. И уже появляются произведения, в которых низменное начало в человеке выдается за его сущность. Но в человеке и то, и другое. И победа одной из крайностей – смерть.

Комплексы

Сейчас чуть что: «У него комплексы». Обыватель чего только в эти слова не вкладывает! Без «комплекса» современного человека представить себе трудно. У революционера свой комплекс, у писателя свой, у артиста… и т. д.

Для обывателя комплекс ― это странность, болезнь. Так и вспоминается лесковский «Однодум»: «Всякому то странным кажется, что самому несвойственно».

Опыт ошибок