Река времени. Дневники и записные книжки

Отчего люди не любят друг друга? Начинается с того, что человек ненавидит сам себя и от этого ненавидит весь мир.

***

Посмотришь вокруг, послушаешь: Господи, откуда такие лица, жирные, тупые, самодовольные? Думаем, гадаем: откуда да отчего? Массовую культуру придумали. Она, дескать, виновата. Но и массовая культура может быть разная.

***

Смотрю по телевидению передачу о книгах с неким ведущим и вижу: не любят её создатели ни чтения, ни книг, ни людей и не знают, как следует, ничего. Сидит этакий ведущий со значительностью на сытом круглом лице с заплывшими глазками, рассуждает о чём-то, в чём ни мысли свежей, ни живого слова. А тело, облаченное в дорогой костюм с нахальной змейкой галстука на белом, так и дышит избытком довольства. И мурлычет он свои должностные канцелярские оды всем генералам от литературы и их книгам напропалую.

***

Ближе к ночи фильм «Осенний марафон». Сначала показалось, что это история о безвольном человеке, опутанном ложью. Но лжёт-то он от человечности, мягкости, деликатности, жалости к людям. И фильм не только о нём, но и о тех, кто этой мягкостью пользуется. Ложь может быть или не быть (часто она вызывается обстоятельствами), но если не будет человечности, зачем и для кого тогда правда?

Русский язык

На кафедре литературы говорил с учёной дамой о русском языке. Пробовал втолковать, что язык, которым пишут и говорят сейчас образованные люди, газетный, почти сплошь из штампов, ужасно книжный, со множеством заимствований, не русский по духу своему, да и словарю тоже. В нём нет музыки, исчезли пословицы, живые народные обороты.

Серый, безличный, внешне грамотный язык, как волной, смывает плодоносный слой живой речи, на которой взошла вся русская литература, слизывает, как корова языком.

И ещё беда. Чужая лексика, подобно саранче, съедает зелёное поле родного языка. Это вторжение идёт от равнодушия к отеческому слову, от презрения к нему. Добро бы ещё обогащались понятия от прихода иноязычных «гостей», а то ведь и того нет. Больше ли говорят такие замены русскому слуху, красивее ли они? Нет. Многие слова теряют свое нравственное содержание. Вместо «взяточничество» ― «коррупция». Вместо: «хорошая книга» ― «информативный текст». Теперь не говорят: «иди быстрее», а «в темпе». Примеров множество.

То, что стремились сделать наши враги силой: истребить языковое сознание, делает добровольное языковое предательство. Своими руками подрезаем корень народности, отказываемся от родства с предками, давшими нам жизнь, землю, слово.

Но если это измена, то надо прямо так и сказать. Укол стыда в сердце может помочь очнуться.

Словари

Создатели искусственного языка забыли мудрое правило: не предписывать языку законов, а следовать им. Глухота грамматики перешла и в создаваемый ими язык.

Давайте же говорить на живом, а не на выведенном в пробирке, вымороченном русском языке!

Но как же быть с уродливыми словами, которые, как сорняки в поле среди добрых злаков, встречаются и в народном языке? Язык, конечно, нуждается в защите. И здесь нужны чуткое ухо и понимание красоты.

***

Всё чаще слышим, как скороговоркой выпаливаются слова, занесенные ветром из бумажного, канцелярского языка: «лимитирует», «локализует» и т. п. Всё то же можно сказать и на своем природном языке, но людям хочется чего-то нового. Это можно понять. Однако за иностранными словами с ничего не говорящими русскому уху корнями так легко прятать расплывчатость смысла, незрелость суждений, плохие намерения, приблизительность знаний и всяческую пустоту. Пёстры слова, удивляют небывалой формой, а за ними ни души, ни мысли, одно блудословие, язык без костей, и человек без стержня. Отсюда же и лжеучёность, смешение простых понятий, привычная кривда вместо прямодушия, и растление душ.

То же и в музыке. Русское слово не ложится на ритмы новой эстрадной и рок-музыки. Значит, надо искажать произношение самых простых слов до неузнаваемости. Несовпадение ритма ― признак чужеродности этой музыки нашему речевому началу. Но блудные дети не смущаются, а даже как бы щеголяют, кокетничают этим ломаным, полурусским наречием. И всё это оборачивается бесчестьем языка и народной души.

***

Что я видел от литераторов? Помню, в юности от каждого писателя вещего слова ждал, а встречался всё с такими… Кроме черствости и суровости, или непонимания ничего не получал. После одного такого «обсуждения» лет десять на порог писательской организации не ступал.

А много ли каждый из нас от собратьев по цеху тепла да привета видел? Откуда бы, кажется, в писательском сердце, оголённом и чутком к добру и злу, столько чёрствости? А, между тем, чаще встретишь именно таких.

Река и ручейки

«Достоин или недостоин», ― судят литературные начальники и выносят приговор. Прежде чем судить о произведении, надо научиться уважать человека, его право слова.

Между тем, право это присвоено издателями, критикой, цензурой, как право первой ночи присваивалось сеньором. Литературные начальники разрешают и запрещают, выпрямляют, милуют и казнят. Но мысль человеческую нельзя остановить.