Реки Аида

Попельский кивнул задумчиво головой. Поразило его невероятное совершенство, какое было связано с личностью врача. Со всеми аспектами его жизни. Молодой возраст, видное положение, светлое будущее. Это все так мило, — подумал он. — Какие красивые, какие молодые! Пан и пани как из журнала.

Стиснул зубы.

— Я подумаю хорошо над ответом на ваш вопрос, — медленно сказал Левицкий. — Ну, знаете… Дети с монгольским идиотизмом часто очень дружелюбно настроены к людям. Элзуния почти все время улыбается и весела. Очень легко завоевать ее доверие. Просто улыбка или конфета, а этот добрый ребенок уже прижимается к незнакомой особе. Не должна была поэтом кричать, потому что доверилась чужаку.

Попельскому не понравился нажим, который доктор сделал на последнем слове. Он посмотрел на психиатра очень внимательно.

Неужели он намекнул, — лихорадочно думал он, — что это обязательно должен быть кто-то чужой? Никто близкий, никто, кого она бы знала? А может, доктор протаскивает собственное алиби? Вежливо, коварно бросает подозрение на какого-то незнакомца. Отдаляет их eoipso от себя — милый доктор, юный карьерист, счастливый обладатель красивой невесты в доме и чувственной любовницы на работе. А может, это любитель грязь? Запрещенных гнилых фруктов? Дефлоратор больных и ненормальных созданий

— Предположим, что похититель и насильник не знаток психики детей с монглолизмом. — Попельский цедил слова, многозначительно акцентируя слога во фразе «знаток психики». — Как долго такой дилетант мог бы наблюдать поведением Элзуни, чтобы построить план похищения на ее доверии к незнакомцам? А может, это доверие сразу бросается в глаза даже человеку постороннему?

— Никогда над этим не задумывался, потому что уже десять лет имею дело с этими детьми и их реакция мне так хорошо знакомы, как мои собственные. Чтобы ответить на ваш вопрос, можно было бы сделать эксперимент. Привести человека, как вы его окрестили, постороннего, к моим детям и окрестными путями расспросить его о его впечатлениях по поводу их доверия или недоверия. Если вы хотите, я могу вам помочь и составить анкету с такими вопросами. А вы мне предоставите только этого человека…

Очень хочет помочь, — думал Попельский. — Делает все, чтобы бросить подозрение на кого-то другого. Незнакомого, о котором с нажимом говорит «чужак». А ведь виновники изнасилования находятся так часто среди самых близких!

— Благодарю, пан доктор, но это не нужно. — Попельский надел шляпу и кивнул головой. — До свидания!

Когда он выходил, взглянул на висящий у двери обрамленный в рамку неумелый детский рисунок. Улыбающееся солнце касалось на нем своими лучами высокую фигуру в белом халате. У ног этой фигуры стоял маленький человечек, наверное ребенок, с букетом цветов. «Любимому Доктору за Его доброе сердце, — Сташек Микуловский с семьей» — гласили каракули, написанные рукой ребенка, который еще не освоил каллиграфии.

Попельский остановился перед изображением. Снова потер опухшие от бессонницы глаза. Собственная подозрительность в отношении доктора наполнила его горечью, жгучим стыдом. Уже не должен ее в себе вызывать, чтобы не потерять воображаемого инстинкта следователя. Теперь он должен остаться добродушным для веселого, ласкового доктора, который вылечил какого-то Сташека. Он повернулся к врачу и усмехнулся криво.

— И тем не менее я бы попросил пана доктора о экземпляре того доклада о музыкотерапии, — выдавил он. — Это очень интересно… Хотя я не знаю французского, но кто-нибудь мне это переведет…

— Не нужен переводчик. — Доктор протянул в его сторону подшивку. — Вот немного сокращенная польская версия из «Польского врача». Прошу!

Попельский получил экземпляр и через некоторое время ее перелистывал. Врач посмотрел на него внимательно.

— Наши инстинкты коренятся в древнейших эволюционно, а следовательно, в животных, частях нашего мозга, — медленно сказал доктор. — Они существуют для того, чтобы нас защитить от зла… — Попельский почувствовал холодный пот на спине. — Понимаете, комиссар, о чем я говорю? — «Вторгся в мой разум?» — Попельский хотел спросить, но только отрицательно покачал головой. — Элзуню ничего не защитило, — сказал он с грустью психиатр. — Не все ее инстинкты исправны так, как ваши или мои…

Попельский надел шляпу и покинул кабинет. Ошибся и, вместо того чтобы выйти из здания, вошел на первый этаж через полуоткрытую дверь. Больные теснились в узком коридорчике и смотрели на него с интересом. Попельский как будто их не видел.

— Ты думаешь, коновал, что ускользнул из моего списка подозреваемых? — сказал он громко и засмеялся хрипло.

Затем он посмотрел на экземпляр статьи, которую невольно распростер на подоконнике. «Музыкотерапия для детей с задержкой, — прочитал он. — Резюме доклада, составленного в парижской больнице Salpêtrière 10 июня 1933 года».