Реки Лондона

Воссоздать в голове форму оказалось много легче, чем я ожидал, — потом я понял, почему. Воздействие, которое оказывала на меня Тайберн, затронуло только физические инстинкты, поэтому меня и повело. В целом же мозг функционировал как надо.

— «Импелло», — произнес я, пытаясь оторвать статую от постамента и поднять ее в воздух.

Раздался грохот трескающегося мрамора. Широко раскрыв глаза, Тайберн резко обернулась. Как только она отвела взгляд, мне сразу стало легче, и я смог наконец сделать пару шагов назад. Почувствовал, что больше не контролирую форму, и в тот же миг голова статуи разлетелась на мелкие осколки. Один из них попал мне в плечо, другой острым краем оцарапал щеку, а третий, размером с собачку, приземлился у самых моих ног.

Купальня для птиц тоже растрескалась, и вода из нее теперь растекалась по всему патио, словно лужа крови.

Тайберн снова повернулась ко мне. На лбу у нее была царапина, а в сарафане чуть выше бедра зияла прореха — порвало осколком.

Она хранила ледяное молчание — это был очень, очень скверный знак. Я видел такое выражение лица у своей матери — и еще у одной женщины, брата которой только что сбил пьяный водитель. Стараниями прессы люди привыкли думать, что чернокожие женщины все как одна склочные, что они все время скандалят, кричат и возмущаются. А если они не ведут себя бесцеремонно и нагло — значит, либо слишком уважают себя, либо, будучи угнетаемыми, не сдают своих позиций, сокрушаясь на тему «Ну что ж белые с черными никак не поладят». Но если чернокожая женщина ведет себя с вами так, как Тайберн сейчас со мной, если ее губы сжаты в жесткую линию, а лицо бесстрастно, словно маска, — знайте, вы приобрели смертельного врага…

Не стойте рядом с ней и не разговаривайте — поверьте, это плохо кончится. Памятуя об этом, я поспешно двинулся прочь. Взгляд черных глаз Тайберн сверлил мне спину. Как только я оказался в относительной безопасности на дорожке, ведущей в сад, то бросился оттуда со всех ног. Не бежал, конечно, всю дорогу до «Свисс Коттедж», однако перемещался вниз по холму довольно поспешно. У подножия холма был телефон-автомат, в котором я остро нуждался, ибо, когда разносил фонтан, мой мобильный был при мне вместе с батарейкой. Я связался с диспетчером, назвал свой код, и меня переключили на мобильный Лесли. Она спросила, где меня носит, потому что без меня все идет наперекосяк.

— Несчастного слепого мы и сами спасли, — сказала она. Подробности раскрывать отказалась, мотивировав это тем, что «твой шеф сказал, что ты должен был быть здесь вчера». «Здесь» — это, как выяснилось, в Вестминстерском морге. Это меня взбесило. Да, слепого спасли — но какой-то бедолага все равно лишился лица и жизни. Я сказал Лесли, что скоро буду на месте.

Я поймал машину и доехал до станции «Свисс Коттедж». Спустился и сел на поезд в сторону центра. Я сомневался, что у леди Тай было намерение вести слежку в метро, — как и слуги, способные на это. А то, что мой телефон взорвался, было даже в какой-то мере хорошо — теперь его нельзя выкрасть, как и любое устройство слежения, которое она (допустим) успела на меня прицепить. Я вовсе не страдаю паранойей — просто такие штуки можно запросто купить по Интернету.

Когда я сел в поезд, час пик достиг апогея. Наполненность вагона колебалась где-то между глобальным отсутствием личного пространства и положением селедок в бочке. Заметив, что пассажиры начинают на меня коситься, я отошел в конец вагона и встал там спиной к межвагонной двери. Я представлял собой зрелище непонятное и противоречивое: с одной стороны, строгий костюм и уверенность на лице, а с другой — явные следы драки, а также, несомненно, смешанное происхождение. Неправда, что лондонцы в метро не обращают друг на друга никакого внимания. На самом деле мы очень остро воспринимаем присутствие друг друга и постоянно прокручиваем в головах вероятные сценарии развития событий и собственной на них реакции. А вдруг этот парень — симпатичный, хоть и цветной, — попросит у меня денег? Давать или нет? А если он скажет что-нибудь забавное, что делать? Пошутить в ответ, смущенно улыбнуться или грубо расхохотаться? Может, его побили в драке — нужна ли ему помощь? Если я помогу ему — будет ли это мне чем-то грозить, станет ли приключением, вовлечет ли в головокружительный межрасовый роман? Не опоздаю ли я на ужин? А если он с криком «Аллах акбар!» распахнет пиджак — успею ли добежать до противоположного конца вагона?