Реки не умирают. Возраст земли

Урал вымахнул из берегов, затопил пойменные леса, прочно соединился с ближними озерами и пошел разгуливать казачьей вольницей. Его северные горные притоки хлынули на юг, соревнуясь в беге с южными, степными. И зашумела под апрельским ветром вся крона пугачевского Яика — от подножия до вершины.

Давно не случалось такого буйного разлива, кажется, с войны. Люди заново обстроились по берегам, не думая о том, что половодье еще доставит им когда-нибудь столько неприятностей. С годами укоренилась мысль, что Урал сильно постарел за эту четверть века и уж, конечно, не способен на былые молодецкие набеги.

Раньше говорили: идет ярский лед, за ним, через неделю, жди лед с верховья. Да и вода делилась на степную и верховую, горную. Тут же за одни сутки все пришло в движение, перемешалось. К утру низинная старая часть Ярска была уже в воде, а к вечеру река вплотную подобралась к станицам, расположенным на западе от города. Вал половодья катил себе все дальше, привычно огибая разлапистые отроги гор.

В еще худшем положении оказались четвероногие обитатели приречных мест — лоси, косули, зайцы, бобры, лисы, которых немало развелось в последние годы под охраной закона. Они вообще вели себя беспечно в своих заказниках, не догадываясь, как им придется туго во время большого паводка. И начался невообразимый переполох среди беззащитного зверья: плыли, звучно отфыркиваясь, тяжелые лоси, пугливо жались на островках изящные косули, метались из стороны в сторону зайчишки вместе с матерыми лисицами.

Деды Мазаи космического века бросились выручать их из беды. С утра до позднего вечера тарахтели лодочные моторы в затопленных лесах. Зайцев спасали без особого труда, как и в былые некрасовские времена, но косули, завидев человека, кидались прямо в круговерть. Хорошо, что Мазаи на моторках вовремя настигали их, когда они уже выбивались из сил.

Горожане с тревогой поглядывали с набережных на свои дачки-ульи: выстоят или не выстоят? Над Уралом кружили вертолеты, зорко высматривали, кому там нужно прийти на помощь. Ну и, конечно, больше всех были возбуждены ребята, целыми днями пропадавшие на берегу вместо того, чтобы учить уроки.

Птицы прилетели тоже до срока и тоже почти одновременно все — грачи, жаворонки, скворцы. Над голыми осокорями и ветлами стоял невыносимый грай: шел капитальный ремонт гнезд.

На ковыльных, нераспаханных пригорках повылазили из нор отощавшие суслики, тушканчики, редкие по нашим временам сурки. И в небе появились беркуты, с восходом солнца парившие над степью.

Георгий Каменицкий собрался в дальнюю дорогу, не дожидаясь, когда схлынет половодье. Путь его лежал в самый глухой угол области, в Притоболье, где находилась одна из партий Восточной экспедиции. Он пригласил с собой и Павлу, которая давно намеревалась побывать в тех местах.

Они выехали чуть свет, чтобы к вечеру обязательно быть в Ярске, а на следующий день уже добраться до Тобола.

Великолепно южное предгорье в эту пору! Омытые вешними водами крутобокие шиханы начинают зеленеть свежим ковыльком, хотя у подножия их все еще белым-бело от прошлогоднего седого ковыля. Подснежники торопливо отцветают, но лиловые кулижки колокольчиков видны с дороги, на обочинах которой пышно распускаются тюльпаны — белые, желтые, пунцовые. Островки льдистого снега остались лишь в распадках, куда всю зиму напролет поземка старательно сметает снег с шиханов. Острые макушки их отливают мягкой синевой гранита, искусно отполированного ветрами.

Георгий знал эти горы наизусть и охотно показывал Павле, где и что хранят они в своих  п о д в а л а х. Она с удивлением смотрела на южный торец Уральского хребта: он широкой парадной лестницей выходил к самому берегу реки, за которой начиналась уже Азия.

На пологом склоне ближнего увала кто-то, верно, из местных трактористов, пахавших зябь, вывел размашистым почерком своих плугов заветное имя «Катя».

Оно было видно издали на травянистой залежи.

— Вот как у нас теперь объясняются в любви! — сказал Георгий, махнув рукой в ту сторону.

— Да, объяснение на виду у всех, — сказала Павла.

— А может, это озорная трактористка оставила свой автограф с прошлой осени.

— Вряд ли.

— Ну тогда, значит, надпись, вполне достойная шекспировской любви!

Тихо улыбаясь, Павла искоса наблюдала за Георгием, который не взял шофера и правил сам. Когда он был в отличном расположении духа, то и суровость пропадала в его чуть прищуренных глазах, и складки в уголках полных губ не казались уж больше горьковатыми. Именно таким она знала Георгия в те сороковые годы, когда он ходил в шинели нараспашку — молодой, неунывающий капитан.

До Ярска они добрались еще засветло, хотя вторая половина пути оказалась потруднее: новое асфальтированное шоссе кое-где перехватили мутные потоки с гор. «Газик» чуть ли не плыл, как амфибия.

В Ярске, близ железнодорожного моста, спешно разгружались платформы с камнем и балластом. Наверное все путейцы собрались на этом уязвимом километре, что коротким полудужьем, точно плотина, едва сдерживал натиск Урала, вышедшего из берегов.