Плесум уехал, а Дробот все стоял на свежей бровке котлована. Может, это последняя домна на его счету — кто знает. Предшественник, Александр Николаевич Светлов, положивший основание доменному цеху, не дотянул и до шестидесяти: замертво упал от инфаркта на вечерней затянувшейся планерке. А уж на что был сильный мужик. Правда, немного крутоват, не жалел ни себя, ни подчиненных, но справедлив. Теперь много пишут и говорят о новом типе хозяйственника, об искусстве управления с помощью электронной техники. Однако стройка — не завод, на стройке не запрограммируешь сотни разных мелочей, которые возникают ежедневно. Тут без штурма не обойдешься, как на переднем крае. Светлов любил работать по графику, но умел и штурмовать, если другого выхода не было. Как он отгрохал вторую домну! Рабочие чертежи буквально выхватывал из рук сонных проектировщиков, материалы выбивал сам в громоздких снабах и ни на час не отпускал вожжи треста — своего коренника, подстегивая в то же время уросливых пристяжных, то бишь субподрядчиков. Да еще выкраивал свободную минуту, чтобы непременно заглянуть в комсомольский штаб: и не ради какой-то моды, а отлично понимая, что именно молодежь выручит стройку. И домна была сооружена в рекордный срок, все заговорили о светловском чуде, о новаторстве. Да, он, конечно, был новатором — один монтаж крупных узлов чего стоит! Но мало кто со стороны догадывался, какую волю проявил Светлов, прошедший начальную школу на Магнитке. Так что и новый тип хозяйственника немыслим без железной прорабской воли. Нет, на стройке никакая электронно-вычислительная машина не поможет, здесь нужен характер. Плесуму куда легче править комбинатом, несмотря на всякие там диспропорции. Вот пожаловал сегодня на площадку для приличия, вяло перебросился несколькими словами и укатил. Э-э, брат Ян-Иван, так просто не отделаешься, за тобой еще должок — все оборудование. Еще придется не раз испортить отношения. С одним-то мирным сосуществованием домны не построишь...
— О чем задумался, добрый молодец?..
Он оглянулся: к нему подходил старик Каменицкий.
— Не усидели-таки дома, Леонтий Иванович?
— Не усидел, хотя и пошаливает мотор. Пойду, думаю, взгляну, как разворачивается наш д е с я т н и к первой пятилетки.
— Лиха беда — начало.
— А я уже решил, что не доживу до четвертой домны.
— Скажете тоже! Мы с вами еще отгрохаем и пятую!
— Мы с вами... А где же Иван Иванович?
— Уехал на какое-то совещание.
— Ты смотри, никаких п р е с т о л ь н ы х праздников не соблюдает. Ну бог с ним. Так, стало быть, новая печь, но старая песня?
— Да, в расчете на привозную руду.
— Ничего, ничего, Петро, наша забалансовая руда еще попадет в актив державного баланса. Я верю. — Каменицкий помолчал, опираясь на ореховую трость и наблюдая, как мерно, ковш за ковшом, брали уже талую, пахучую землю из своих забоев лучшие экскаваторщики города. — Помню, когда мы облюбовали это местечко для комбината, пожаловал издалека один задиристый товарищ, горячая голова, и с ходу обвинил нас в том, что площадка выбрана у черта на куличках, даже нет воды. «Садитесь в машину, едем», — говорю ему. «Далеко ли?» — спрашивает. «На Урал, тут рядом». — «Ах, да, здесь же Урал», — ничуть не смутился он. Грех и смех! Находились и такие у меня противники. Не глянув в святцы, били в колокола. Но с ними можно сладить. Куда труднее воевать с учеными, вроде Голосова...
— Да пошел он к дьяволу!.. — вспылил Дробот.
— Извини, сударь, речи не ко дню.
Петр Ефимович покосился на Каменицкого. Другой бы на его месте жил себе припеваючи, довольный тем, что столько всего наоткрывал в горах Урала. Так нет, продолжает воевать за свое железо. И не ради личной славы, которая потяжелее солдатской выкладки. Тот же Голосов любит называть его неистовым чудаком, ну, конечно, за глаза и будто по-приятельски. Хитер профессор: без Леонтия Ивановича ему бы и не пролезть в науку. Это теперь, кажется, начинает понимать и сам старик. Да поздно уже.
— Ты о чем опять? — Леонтий Иванович живо повернулся к Дроботу.
— Стою и думаю о вас...
— Пустое! Неужели тебе, голубчик, и подумать больше не о чем?.. Ладно, подвези-ка меня до дому.
— Охотно. Я же просил безо всяких церемоний вызывать мою машину.
— Э-э, нет, разучусь ходить. Мой лимузин — вот он! — Леонтий Иванович приподнял ореховую трость с резным набалдашником. — Заменяет любой транспорт, да и от любой собаки отобьюсь.
Петр Ефимович довез его до нового коттеджа, построенного на западный манер, с островерхой крышей, и сам направился в свой трест.
В приемной скучал Олег на обшарпанном диване.
— А ты что тут делаешь?
— Я к вам на одну минутку. Можно?
Хозяин распахнул обшитую дерматином дверь, привычным жестом пригласил в свой кабинет.
— Что у тебя там стряслось?
Олег положил на стол заявление, которое он трижды переписал, обдумывая каждое слово. Дробот бегло прочитал, не поверил, надел т р о ф е й н ы е очки.
— Ты это всерьез или шутишь? Так до первого апреля еще два месяца.
— Я вполне серьезно прошу освободить меня по собственному желанию, Петр Ефимович.