Реки не замерзают

Через неделю Семен выписался и уехал домой, оставив в Кизыл-Кая пропыленный, умученный жарой и приторно-сладким дынным соком, стройотряд. Уехал, наперед наказав себе никогда более не вспоминать ни о медицинской тюбетейке желтого эскулапа, ни о своем разверзнутом испуганном чреве, ни о молчаливых аксакалах, читавших ночами ломкие от ветхости страницы таинственного манускрипта "Муигнил мюрт"[3]…

Утром жена успокоила:

— Да какой там Расим Газанфарович? Я ж тебе сто раз говорила: Афер Абдулраззар-Оглы, мануальный терапевт из Москвы. Самый известный костоправ. Все хвори у людей от позвоночника. Вот выправит тебе позвонки, разом помолодеешь. Да и в твоем ли возрасте врачей бояться? Болезней надо бояться, а не врачей.

— А диплом у него есть? — пытался выяснить Семен Никифорович. — Спросить бы надо.

— А вот и спроси! — жена уперла руки в бока и зло сверкнула глазами. — Спроси! Разом вылетишь. Будет тебе от ворот поворот. Разве ж можно из Москвы, да без диплома?

— Надо бы все ж поточней узнать, а то кто их знает? — пробурчал себе под нос Семен Никифорович. Он вздернул вверх плечи, пытаясь разобрать жив ли еще засевший в спине застарелый остеохондроз, но тот затаился и даже не пикнул, наверное заметив промелькнувшую в голове Семена Никифоровича грозную тень скальпеля Расима Газанфаровича…

Собирался долго. Старательно расправлял складки на рубашке, сбивал пылинки с пиджака, попытался было упросить жену закрепить на рукаве ослабевшую пуговицу. Жена сердито фыркнула и поднесла к самым его глазам будильник:

— Дуй, а то опоздаешь.

— Ладно, — он как курица согласно клюнул носом и зашаркал ногами в прихожей.

У подъезда окликнули:

— Погодь, Семен…

Семен Никифорович, хотя и заселился в этот многоквартирный дом лет десять назад, знал всего лишь несколько человек — с ними и здоровался. А сотни остальных день за днем, месяц за месяцем безликими равнодушными тенями проскальзывали мимо, не имея желания хоть как-то прорасти в его жизнь. Впрочем, последнее было и его главным желанием… Семен Никифорович недовольно крякнул и обернулся. Сосед Аркадий, — из тех немногих, — шагнул от скамейки. Как всегда понурый, в надвинутой на глаза кепке, обвисшей вниз сосульками редких волос, он смотрел себе под ноги.

— Я к тебе домой собрался, — промямлил, — червонец до получки одолжи? На хлеб.

Это продолжалось уже целую вечность: Аркадий занимал до получки, отдавал, а назавтра приходил опять, и Семен Никифорович, лишь сутки обладавший своим законным червонцем, снова расставался с ним на месяц. Все это стало привычным ритуалом. Семен Никифорович опасался лишь одного: как бы однажды сосед не попросил больше. Сегодня было как обычно, только вот сам Семен Никифорович выскочил из привычного лада. Ах, Расим Газанфарович…

— Ко мне домой? — сердито процедил Семен Никифорович, — Да? А меня нет. Ушел я, ко врачам. Потом заходи.

— А? — Аркадий непонимающе застыл, рассматривая квадратный метр под ногами. — Когда зайти?

— Никогда, надоел, — отрезал вдруг Семен Никифорович и быстро метнулся прочь.

— Когда… — донеслось ему в спину, но Семен Никифорович уже сворачивал за угол дома и более ничего не услышал…

Все образуется, — успокаивал он себя дорогой, — скорей бы только закончить дело и амба. Скорей бы… Но автобус, даром что «Мерседес», тащился еле-еле. Словно в насмешку в салоне гремела безконечная как лента Мебиуса песня: «Нас не догонят, нас не догонят…». Однако, догоняли все кому не лень. Семен Никифорович ерзал на пластмассовом сиденье и посматривал в окно на пролетающие вперед машины. Даже раздолбанный «Запорожец», растопырив карманы, уверенно пропыхтел на обгон, оставив после себя насмешливое облако черного дыма. А иномарки? Эти мелькали мимо как молнии. Иномарки… Семен Никифорович припомнил, как пару, примерно, лет назад младшая дочка Света вдруг огорошила.

— Знаешь папа, — сказала важно, оглядывая себя в маленькое зеркальце, — я теперь в школу на белом «Мерседесе» езжу, как белый человек.

У Семена Никифоровича похолодело в груди, сердце чуть не оборвалось. Разом нарисовалась в голове отвратительная картинка, как некто толстый, с напомаженной прической и золотыми перстнями сажает в свой импортный драндулет его Светку-конфетку.

— Да ты… — задохнулся Семен Никифорович, — да я тебя…

Дочка, глядя как тянется отец к затянутому ремнем поясу, отступила на шаг:

— Ты что, отец, шуток не понимаешь? Сейчас все на белых «мерсах» катаются. Все, кому не лень. И семнадцатый маршрут, и тройка, и четырнадцатый…

Тут только дошло до Семена Никифоровича: автобусы это, будь они не ладны. Это они — «Мерседесы» и все белые, как на подбор: недавно нагнали их в город целый табун.

— Ай, да, ну, тебя, — махнул он рукой, — своего, поди, уж скоро ничего не останется, хлеб с молоком из Турции будем завозить.

Автобус меж тем остановился. «Магазин Маяк», — низким барионом вмешался в текст безконечной песни водитель. Со вздохом распахнулись стеклянные двери, в салон вскарабкалась бабуля с костыльком и какой-то подвыпивший мужик в спортивном костюме образца середины шестидесятых.