Реки не замерзают

— Ща-а-ас! — пробаритонил водитель и, изловчившись, пнул Володьку ногой в плечо. Тот, взвизгнув, покатился на улицу. В этом позорном падении он успел зыркнуть глазами в салон и поймать взгляд как раз повернувшегося от окна Семена Никифоровича — на одно мгновение, прежде чем грохнуться на асфальт. Но и силы этого мгновения хватило, чтобы сдернуть Семена Никифоровича с места.

— За чем же вы так? — закричал он, ухватив водителя за руку. — Ведь человек!

— Поше-е-л! — вырываясь, истерично дернул плечом водитель. Похоже, он решил, что Володька сумел проскочить в автобус и напал сзади: — В чем дело? — Он резко обернулся и оторопело уставился на Семена Никифоровича.

Тот опустил руку и пожал плечами:

— Зачем вы так грубо с человеком?

— А ка-а-к? — водитель широко вздохнул, но, не сумев сразу выдохнуть, поперхнулся, от натуги покраснел, и глаза его полезли выпячиваться из орбит наружу. Он начал судорожно дирижировать рукой, словно подгонял невидимый оркестр от адажио к аллегро.

— У этого пассажира проездной, — неизвестно для чего сообщила всем кондуктор. Но водителю от этих слов почему-то полегчало, и он стал медленно выпускать воздух...

— Ай-яй-яй! Как вам не стыдно, нехорошо потакать тунеядцам! — подала голос бабка и, кивнув на Семена Никифоровича, усмехнулась: — Небось деткам своим лишнюю карамельку не купит, а пьяницам ларечным — нате вам, пожалуйста! Все вы одним миром мазаны…

Семен Никифорович опустил глаза и обнаружил в своей собственной руке десятку: как видно достал не помня себя. Смутившись, он попытался незаметно замять ее в кулак. Но уж и кондуктор разглядела.

— Действительно, гражданин, зачем? — присоединилась она к вопросу старухи и непонимающе развела руками.

Водитель окинул презрительным взглядом Семена Никифоровича, потом посмотрел на улицу — на шевелящегося там нелепой кучей Володьку,  раздраженно плюнул на пол и отправился в кабину.

На минуту в салоне установилось молчание. Семен Никифорович незамедлил воспользоваться этим, шагнул спиной назад и тяжело плюхнулся на свое место. На него накатило туманом, непроницаемо-ядовитым, в глубине которого завертелось-замаячило щенячье Володькино тявканье: " Меня самого разворовали…". "Ты и разворовал! — рубануло Семена Никифоровича откуда-то из глубины. — Совести нет! Отдал бы червонец, может быть и не погиб человек, не выпал весь в осадок". "Абсурд", — отпарировал было Семен Никифорович, но вдруг понял, что окончательно раздавлен и нет ему никакого оправдания…

Водитель резко рванул автобус, потом осадил, так что в салоне все всколыхнулось и дернулось туда-сюда. Бабка вмиг позеленела от злости (Володька был тут же забыт) и аллюром с места взялась перемывать косточки всему шоферскому племени, бойко потрясая боевым костыльком, однако, нет-нет, бдительно поглядывала и на Семена Никифоровича, не выпуская того совсем из поля зрения: мол, кто его знает — человек подозрительный…

 Водитель решил повредничать и врубил радио на всю мощь, причем совсем перестал объявлять остановки. Старуха сразу заметила и пригрозила завтра же сообщить куда следует. Достало бы времени, она наверняка организовала бы сбор подписей, но тут ей приспело выходить. Уже опустившись на первую ступеньку, она сунула свой костылик назад и ловко, — мол, знай наших! — поразила ногу кондуктора. Та испуганно ойкнула, а с улицы донеслось:

— Завтра ждите! Я так не оставлю! Я вас…

Через остановку сошел и сам Семен Никифорович. В голове его какие-то неведомые существа барабанили молотками, а перед глазами все стоял Володька…

Семен Никифорович забылся и представил, как отдает Володьке червонец, расплачивается за него с кондуктором и сажает рядом с собой, расспрашивает,  думает как помочь… И совсем уже не стыдно, напротив — легко… И совесть отпускает: давно бы так…

Тут рассеянный взгляд Семена Никифоровича задержался на лотке с мороженным. Он явственно ощутил его холодную сладость и возвратился к реальности. Нет! Ничего этого не было! Ничего… Опять застучали в голове немилосердные молотки, сердце защемило, готовое вот-вот разорваться…