Реки не замерзают

Потом Петр провожал ее до дома, и они долго стояли у калитки, неумело целовались и говорили о пустяках… Отпел, умолк соловей, а они все не могли расстаться. И лишь когда, напившись воды с березового листка, соловей вновь выдал свою первую утреннюю трель, Петр, наконец, засобирался.

— Ждать будешь? — спросил напоследок.

—        Буду, буду, — кивнула она и озорно рассмеялась.

— В следующий выходной жди, - пообещал он.

Николай проводил друга молча, сухо кивнул и вяло пожал руку.

—        Так я приеду через неделю, ты не против? — прощаясь, спросил Петр.

Николай пожал плечами, и непонятным, двусмысленным был этот ответ. Петр-то подметил это — как же не подметить? — но вида не подал: больно хотелось повидать свою ненаглядную.

Однако, вышло так, что ни через неделю, ни через две Петр быть в Гусинце не смог: мешали какие-то вроде бы пустяковые, но, одновременно, и нужные дела. Кабы знал он, чем это обернется, так верно все бы бросил, ведь думал же ежеминутно о красавице Клаве; подарки ей купил — лакированную сумочку с блестящей металлической пряжкой, да еще сластей и угощений всяких. Но, увы…

На четвертую неделю, как выехал, наконец, в Изборск, отчего-то защемило сердце, заныло, и страх легким облаком затрепетал в груди. Может виной был дождь, нудный, серый, затяжной, укутавший лоскутной хламидой дорогу и настойчиво стучащий в окна автобуса? Петр размазывал по стеклу прокравшиеся внутрь струйки и безмолвно торопил водителя: «Скорей, ну, скорей же!» Как будто от этих, спасенных скоростью, пяти минут, ну, хоть что-то могло зависеть?

Почти бегом он промчался по длиной, выставившейся высокими каменными заборами, улице; мимо потемневших от дождя древних крепостных стен и спрятавшихся в серой пелене святых храмов, и сходу рванул на себя знакомую калитку. На стук в дверь вышла женщина, смутно похожая на красавицу Клаву, только постаревшую разом лет на двадцать, потяжелевшую от забот да труда непосильного.

—        Тебе чего? — спросила.

—        Мне Клаву, — ответил Петр и вытянул шею, пытаясь заглянуть за спину женщины и высмотреть там свою красу-девицу.

—        Так нет ее, — сказала женщина, склонив голову набок и рассматривая незваного гостя, — они с Колькой куда-то лыжи навострили, верно, скоро придут, если не загостятся у кого — дождь ведь.

—        С каким Колькой? — похолодел Петр.

—        Да с этим, — женщина хлопнула себя по боку, — с этим самым, из Гусинца, Антона Фролова сына. А ты сам-то кто будешь, не из изборских ведь?

—        С Колькой? — резко переспросил Петр, пропустив последний вопрос мимо ушей.

—        С ним. А что? — удивленно сказала женщина и добавила: — Он парень серьезный, обстоятельный, уже и замуж за него предложил, хотя ухаживает меньше месяца…

—        Три недели, — убитым голосом поправил Петр и медленно пошел прочь со двора.

—        Ты кто ж будешь? — сердито крикнула вдогонку женщина, — Никак дружок Колькин Петька, про которого он сказывал, что подружки у него в каждой деревне, да и в городе с десяток? Тот, что ли?

Но Петр уже с силой закрыл за собой калитку. Он шел не разбирая дороги, разгоняя ногами по сторонам ядреные изборские лужи. Голова кипела от горьких мыслей, и рвались наружу обидные слова: «Колька подлец, подлец, оговорил… За что так? Друзья ведь поди… Жениться, видишь ли, он собрался. А говорил что? Нет, никогда не прощу…А ведь, наверное, им тоже пел соловей? Она смеялась, а он прижимал ее к себе… Не прощу!..» Как раскаленный железный шар перекатывалась внутри обида, ожигая нестерпимо, так, что хотелось пасть разом на землю, бить ее руками и ногами, кусать ее, грызть… Долго ему было и плохо, и горько, а потом чуть-чуть улеглось: закатилась обидушка куда-то в темную пустоту его души, да и засела там занозой свербящей. И прежде в этой ямине было черно, не прибрано и недобро, а теперь и вовсе худо там стало. Но как же и прибирать-то в этакой глубине?

С той поры всякое дружество и знакомство промеж прежних друзей прекратились. Вбила судьбинушка между ними клин, да такой, что через всю жизнь, как сквозь масло, пошел. Видно, верно иной раз судьбу злодейкой называют? Или это дела наши злодеи так ее выворачивают? Эх, если бы кто точно про то ведал…