Реконкиста

– Что женщины глядят, в основном, на его мошну, а меня на мою мошонку.

Тут он направил взгляд на низ своего живота.

Радзивилл, похоже, эту его жестикуляцию заметил, потому что резко направился к нам, но Мазарини вовремя заступил ему дорогу, взял под руку, и они тут же начали шептаться в стороне.

– Дипломатия, болтовнятия! – скрипнул зубами д'Артаньян. – А ведь каждый придворный знает, что этот польский магнат крутится здесь, пытаясь освободить из Систерона пленника мсье кардинала, польского королевича Яна-Казимира, который сидит в тамошней крепости за шпионаж в пользу императора[13].

Я с большой охотой продолжил бы эту увлекательную тему, но тут появились музыканты и несколько миловидных дам, так что Шарль де Баац тут же утратил всякое желание и к беседе, и к поединкам.

* * *

Из Авиньона, через Оранж, Монтелимар, Валенс, делая иногда по нескольку миль в день, мы добрались до Вьенна, а потом и до Лиона. О нашем путешествии можно было бы рассказывать много; отсутствие подвесок в экипажах, а еще больше – резиновых шин на колесах, вызывало то, что после каждого, даже короткого отрезка, я чувствовал себя растрясенным, словно бы раз пятьсот съехал голым задом по Испанской Лестнице в Риме. А вот Мазарини это никак не мешало. Он много читал, писал письма, иногда вступал со мной в рассуждения на самые различные темы.

И вообще, выдержка тогдашних людей была просто невероятной. Долгое время я привыкал к их еже, на мой взгляд, слишком острой и жирной. Ну и никаким образом не мог я принять присутствующей повсюду грязи. Даже исключительно гигиенический Мазарини ограничивался только лишь ежедневной сменой белья, мытье же у него включало только ополаскивание рук и вытирание лица влажным полотенцем. Видя меня, когда я при всякой возможности принимаю ванну или купаюсь в реке, в чем моим товарищем был и д'Артаньян – он предупреждал меня перед губительными последствиями подобного рода процедур.

– Вы играете с огнем, маэстро, – говаривал он. – Ежедневные купания во время путешествия – это неизбежный путь к утрате здоровья. Мой медик считает, что после обливания горячей водой ноюходимо, как минимум, день или два вообще не выходить во двор.

– Это почему же?

– Вы еще спрашиваете? Вы, о медицинских знаниях которого ходят легенды. Известно же, что купание, особенно, в горячей воде, открывает поры кожи, делая ее беззащитной перед плохим воздухом, вредные гуморы из которого проникают в организм, способствуя его порче. Уже век назад было открыто, что избыток общественных бань в Риме или Флоренции только лишь способствовал распространению испанской заразы, а еще черной смерти, не говоря уже о других эпидемиях.

Я пытался полемизировать с подобными взглядами, объясняя, что сифилис не переносится посредством воздуха, а гораздо более интимным образом; но этого легат слушать просто не желал. Так же, когда я хотел рассказать ему про вирусы и бактерии, он только размахивал руками, утверждая, что, как современный человек, он способен поверить только лишь в то, что можно увидеть. Не принимал он и моих советов и пропускал их мимо ушей, когда я отсоветовал его медику применения слишком частых клизм и прекращения систематического кровопускания посредством пиявок.

– Дорогой мой иль ане, – повторял Мазарини. – Вся многовековая врачебная практика доказывает, что кровопускание, исключающее избыток гуморов в организме, еще никогда и никому не повредило.

Так что мы остались при своем: он – при излишне частом очищении кишечника, я – при кипячении молока перед тем, как его выпить.

Тем временем, в Лионе мне пришлось попрощаться с Лаурой. По какой-то причине Джулио не желал, чтобы она сопровождала нас далее. Во время поездки много мы с ней не разговаривали. Я видел, что девушка страдает п этой причине, но что я мог ей сказать. Что охотно пользовался бы ее услугами, но не могу быть, даже в неформальном союзе, с женщиной, которой не доверяю. Ансельмо, который проводил с ней большую часть времени в повозке, заявлял, что недавняя болтушка все время читала полученные от Мазарини набожные книги, а если и открывала рот, то лишь для того, чтобы поесть или же говорить о Боге.

Вот в этом плане мой ученик не был наилучшим собеседником. К Наивысшему его интерес заключался исключительно в получении выгоды. Он взывал Его помощи в случае необходимости, но в остальное время объявлял себя материалистом и сторонником научного мировоззрения.

В Лионе мы поверили опеку над синьорой Катони местным монашкам, что девушка приняла очень даже спокойно, если не считать пары слезинок в ее глазах. Я прощался с ней с облегчением, чувствуя, что это будет лучшее решение для всех нас. Разве что, кроме Ансельмо. Тот неожиданно признался, чтобы если я ему приказал да еще весьма настаивал, то он мог бы на несчастной девице даже жениться.

– Что, она соблазнила тебя, шельма? – изумленно спросил я. – Или ты сам чего утворил? Говори, негодяй!