Реконкиста

– Скорее – нет. То есть, наверняка нет!

Мое признание доставило ему явное облегчение.

– Тогда я прав, ища помощи не у священников, а среди ученых, – произнес он и, уже не желая оставлять меня в сомнениях, прибавил: – Согласно всяческим знакам на земле и небе, нам угрожает катастрофа по меркам Армагеддона.

– Выходит, эпидемия, я не ошибался, мелькнула мысль.

Кардинал отпил из бокала, совершенно не задумываясь, как оно частенько бывает у великих людей, над тем, что, возможно, у меня тоже пересохло горло, после чего хлопнул в ладони. Появился д'Артаньян.

– Введите свидетелей! – приказал ему князь церкви.

Тут же из бокового прохода, существования которого я до сих пор не замечал, вышло трое: пятидесятилетний, крепко сложенный мужчина, похожий на иссеченного ветрами мореплавателя; малорослый смуглолицый священник и коричневое чудище, напоминающее высушенное ореховое ядро, которое вблизи оказалось седовласым индейцем, одетым по европейской моде.

Ришелье кратко представил их: капитан Гаспар Фруассарт де Мари-Галант, отец Педро Гомес и индеец-проводник, который в святом крещении принял имя Мигель. Я кивнул им в знак приветствия, все они, кроме индейца, ответили мне подобным поклоном.

– Расскажите мастеру иль Кане то, что рассказали мне два месяца назад в Блуа.

* * *

Добрые полчаса слушал я рассказ старого пирата, законченный морозящим кровь в жилах отчетом об открытии, сделанном в трюме судна "Corazon de Jesu". О сотне тел с вырванными сердцами.

История звучала совершенно фантастично, поэтому я размышлял над тем, что привело к тому, что ее не признали за еще одну моряцкую легенду, почему был так потрясен осторожный и рационально мыслящий Ришелье и по какой причине ее рассказали именно мне.

Из сообщения Гаспара де Фруассарта следовало, что после обследования внутренних помещений испанского судна, он лично приказал своим людям поджечь корабль-призрак и вернуться на "Генриетту". Ожидающие их на борту дружки забросали разведчиков вопросами, но все они остались без ответа, придавленные глухим молчанием группы смельчаков. Арман занял место за рулевым колесом. Ветер, до сих пор едва заметный, усилился, так что поднятые паруса тут же наполнились ветром, и все через три дня вернулись на пиратскую базу в Сан Кристобале, где Фруассарт подал соответственный рапорт посланнику кардинала.

Скорее всего, если бы Гаспар был из числа обычных и жаждущих золота пиратов, он бы плюнул на открытие, сделанное на "Corazon". Но в нем осталось еще много давнего любопытства, чтобы, вернувшись на борт своего корабля, не выслушать всего, что могли по этому вопросу сказать испанский священник и аравак Мигель, которым то ли случай, то ли Провидение приказали одновременно появиться в это время на борту галеона. И, что самое главное, Фруассарт не посчитал их признаний вздором неуравновешенных типов.

В этом месте Ришелье поблагодарил старого корсара и предоставил голос отцу Гомесу. Худой священнослужитель, лицо которого призывало в памяти какую-то хищную птицу, довольно бегло говорил по-французски и, несмотря на приписываемое ему безумие, с редкой умственной дисциплиной, связно и конкретно представил собственное curriculum vitae (здесь, жизнеописание – лат.). После того, как ему исполнилось двадцать пять лет, Гомес пребывал в Новом Свете. Поначалу он служил викарием в Веракрусе, затем получил приход в самом Мехико, где со временем ненадолго стал исповедником самого вице-короля и вместе с ним осуществлял многочисленные путешествия, в том числе, длительное и изобилующее увлекательнейшими открытиями посещение в вице-королевство Перу. В ходе этих вояжей он мог предаваться своей страсти, которой был сбор сведений относительно верований и обрядов местных индейцев. Гомес, точно так же, как и его великий предшественник, Бартоломе де Лас Касас, считал первоначальных обитателей Америки людьми – и в качестве эпиграфа для своего дневника принял слова того необыкновенного эпископа из епархии Чиапас:

Бог сотворил эти бесчисленные народы, наполненные простотой, не знающие ни злости, ни лицемерия, очень послушные, чрезвычайно верные своим законным господам, самые тихие, самые справедливые, более всего мирно настроенные, не склонные к спорам, бунтам, ссорам, дракам, не хранящие злобы, не питающие зависти или мстительности. Воистину, народы эти были бы счастливейшими на всей земле, если бы познали Бога.