Реконкиста

Следует вознести славу Господу и за то, что всего лишь раз, да и еще внутри "Наутилуса" с Гомесом случился приступ безумия. Его удалось связать и вставить в рот кляп, прежде чем он наделал бы вреда. После пробуждения он ничего не хотел говорить о собственных видениях и, ссылаясь на потерю памяти, водил по нам своим печальным взглядом. Другие путешественники тоже были близки к тому, чтобы обезуметь, нервы у всех были натянуты до последнего; Ансельмо ссорился с Лино, к которому он испытывал непонятную антипатию; к тому же, при любом случае он насмехался над негром и индейцем, причем, настолько докучая им, что я опасался того, что те могли прибить его в каком-то уголке. Мне и самому все это осточертело, тем более, что с того момента, как Павоне сас "Наутилус" (с моей помощью!), он стал предметом особого восхищения большинства, с синьоритой Катони во главе. Похоже, что Лаура еще раз пересмотрела свое отношение ко мне, и теперь все выглядело так, будто бы при каждом случае она желала что-то сделать мне назло… Дошло до того, что она могла усомниться в моем авторитете. Бывало, что я отдавал какие-то поручения (дело могло быть и мелким, и серьезным), все принимали их безропотно, девушка же сразу глядела на розеттинского бездельника и спрашивала: "А ты, Лино, что об этом думаешь?".

Хорошо еще, что Павоне не пытался устраивать какой-либо фронды в нашей группе (Простите меня за этот анахронизм, термин "фронда" должен был родиться только через пару лет, сейчас же он означал всего лишь детскую пращу).

То, что нам все же удалось безопасно пережить этот этап и счастливо войти в устье Рио-Гранде, в громадной степени было заслугой капитана Фруассарта, на которого я мог рассчитывать в любой ситуации, доктора де Лиса и по-солдатски дисциплинированного Фушерона.

Все время нам не встречалось доказательств существования Серебристых – ни тарелок, ни гидропланов, не находили мы и следов их деятельности.

Как-то вечером наш аравак подплыл к туземному поселению, в котором вокруг горящих костров проходило какое-то деревенское торжество, и добрых два часа из укрытия следил за танцами и церемониями, но, как оказалось, то была лишь инициация молодежи, связанная с получением теми взрослых имен в племени. Сопровождавший Мигеля Лино дал полный отчет по тамошним обрядам: цветастым, богатым, но свидетельствующим о мирном настрое туземцев, лишенных каких-либо каннибальских акцентов. Длинные ряды мальчиков и девочек, совершенно голых, с лицами, облепленными мукой, всего лишь с початками кукурузы в руках, ходили по определенному для них кругу, в средине которого безумствовала четверка фигур в живописных одеяниях. Каждый из этих четырех носил маску иного цвета, символизирующую, наверняка, четыре стороны света или же четыре стихии. Эти маски были украшены перьями орлов, попугаев, рогами бизонов или же плавниками акул. Шаманы и их помощники с бичами из юкки в руках трясли погремушками, изготовленными из панцирей черепах; они танцевали и издавали шум. Время от времени в самый центр круга вытаскивали парня, который должен был получить взрослое имя, а тот был обязан храбро выдержать четыре удара бичом, жестоко рассекавших кожу и оставлявших шрамы – пожизненные украшения взрослого члена племени.

Во всей этой церемонии наши наблюдатели не отметили ни малейшего влияния Серебристых. Аравак подкрался настолько близко, что мог слышать разговоры старух, и из того, что предположил (диалект, на котором разговаривали индейцы из здешних лагун, не был для него понятен), разговоры эти касались исключительно обряда. Отсутствие оружия и то, что местные жители не выставляли секретов, говорило о том, что туземцы были настроены мирно и не испытываю ни малейшей угрозы с какой-либо стороны.

Плавание вверх по Рио-Гранде, широко разлившейся то ли в результате дождей, то ли таяния снегов в Скалистых Горах, поначалу проходило без помех, к сожалению, столкновение с затопленным древесным стволом и парочка других коллизий привело к тому, что "Наутилус" начал протекать, погружение глубже, чем на полторы сажени было невозможно, и с этим нужно было что-то делать.

Но наибольшей заботой для нас было состояние отца Гомеса. Оно ухудшалось с каждым днем, к предыдущим страданиям духа теперь присоединились горячка и страшный понос, с которыми не мог справиться даже де Лис. Испанец таял на глазах, и было видно, что труды путешествия и неудобства нескольких недель, проводимых на корточках под палубой "Наутилуса" очень скоро убьют его.

– Нам следует поискать поддержки у испанцев и тут же поменять транспортное средство, – сказал во время совещания капитан Фруассарт. – Нам следует выбрать группу из нашего числа, которая откроется, выдавая себя за эскорт испанского миссионера. Со своим акцентом я могу выдать себя за путешественника из Наварры, приятеля присутствующего здесь духовного лица.