Воистину, этих его видений хватило бы для Иеронима Босха вместе с Сальвадором Дали. Реализм смешивался в них с метафорами. Один раз угроза принимала реалистические формы конфликта двух цивилизаций, то вновь представлялось в виде чумы, божьей кары за грехи Европы, торжествующей победу над всем миром, за преступление завоеваний. Хотя, следует признать, что мое путешествие и беседы с отцом Педро заставили меня пересмотреть многие упрощенные представления о конкисте, имеющей гораздо более сложный характер, чем можно было прочесть в учебниках, авторы которых в отношении конкистадоров были даже более жестокими, чем те в отношении индейцев. В действительности же, наряду с грабителями и безжалостными разрушителями иных культур, появлялись истинные святые, люди, до конца преданные распространению среди новооткрытых народов единственной веры. Причем, оживлял их не абстрактный фанатизм, о котором так любят рассказывать современные книги (я и сам с такими учился), но вера, надежда и любовь. Вера, что нет спасения без Христа, громадная любовь в отношении всех тех младших братьев: черных, желтых и бежевых, а прежде всего – надежда на то, что миссионерские труды не пропадут втуне, что они будут служить не гордыне Церкви или жажде славы ее иерархов, но именно спасению всех этих бесчисленных народов. И их развитию. А то, что эта отцовская любовь не считалась с субъективными чувствами божьих детей, была способна их ранить, ломать, очень часто делать несчастными… Исключает ли это благородство намерений? Разве не подтверждает это только лишь несовершенства наилучшего из возможных миров?
Иногда мне вновь казалось, что
Видел ли все это Гомес на самом деле? Но, может, одаренный только лишь чувством телепатии, он выкапывал информации из мозга Альдо Гурбиани, более богатого знаниями про Холокост и архипелаг Гулаг, про Верден и Хиросиму?
Продвигаясь вверх по Рио-Гранде, мы заметили, что возле Эль-Пасо река сворачивает к северу, ее русло сужается, а переполненное желтой водой течение делается более порывистым. После жарких дней ночи приходили очень даже холодные, и бывало, что под утро, закутавшиеся в одеяла и жмущиеся один к другому (я, чаще всего, находился между Лаурой и Ансельмо), все мы трясемся от холода. И изменился не только окружающий нас пейзаж, изменилось и настроение людей. До сих пор, проезжая местные поселения, мы, в основном, встречали благожелательное любопытство, теперь же, все чаще, на нас глядели исподлобья, с ненавистью, а бывало, что и с нескрываемым презрением.
– Что-то висит здесь в воздухе, – бурчал Ансельмо, который в людях разбирался. – Эти индейцы не могут дождаться момента, когда они восстанут и перережут шеи всем белым.
– Это правда, – подтвердил Фруассарт. – Тишина, словно перед бунтом в лагере.
– Думаете, это делишки Серебристых?
Францисканцы из Туларосы, которых мы расспрашивали про настроения среди туземцев, подтверждали необъяснимую и усиливающуюся с каждым днем враждебность до сих пор дружелюбно настроенных индейцев, множество случаев возвращения к язычеству, популярность магии заговоров, ранее не отмеченных с такой интенсивностью. Еще мы узнали, что совсем недавно перед нами промаршировал отряд войск вице-короля, направлявшийся в сторону Санта-Фе. Имело ли это какую-то связь с активностью Вырывающих Сердца, сказать было трудно.