Реконструкция

Абрамов пошарил на полке, вытянув короткую свою руку далеко за голову, показалось, сейчас он вывернет себе сустав, но он по-обезьяньи ловко схватил готический гроссбух и хлопнул им по столу. Было видно, что в этом гроссбухе есть номер вдовы Илоны и ответ, для чего мы живём, и все другие ответы.

* * *

Вдова согласилась принять нас на следующий день. Было очень мило со стороны Абрамова, что он согласился ехать со мной в труднодоступный район Москвы, на Мосфильмовскую. Нельзя было предсказать, как вдова отреагирует на расспросы. Но я хоть и нервничал, всё же был рад, что можно отвлечься от мыслей о психопатах-ряженых.

Илона жила у ботанического сада, в уродливой бирюзовой высотке, последние этажи которой скрывались в дымке. Похоже, это был самый высокий дом в окрестностях. И нужная нам квартира располагалась на последнем этаже.

Я ожидал увидеть тощую злую старуху, и женщина была в самом деле очень худой, с неподвижным лицом пергаментного оттенка, но глаза у неё были ярко-голубые, наивно распахнутые. Было сложно вообразить, чтобы такая женщина попыталась выцарапать другой глаза, да ещё на виду у всех, в храме. Я отметил худую морщинистую шею, паутинки вокруг посиневших от омолаживающих уколов губ и длинный нос. Белый спортивный костюм. Такие женщины работали семейными психологами или преподавали шейпинг.

Внутри было светло и просторно, подоконник забит цветами в горшках. Ребёнок, сверкая грязными пятками, пробежал из туалета в гостиную.

Илона ушла готовить чай, и мы остались с ним наедине. Малыш лет восьми, чуть-чуть полный, чуть-чуть кудрявый, но с немного птичьим лицом и невыразительными глазами, не сказал никому ни слова. Он посмотрел сперва на Абрамова, потом на меня. Он был недоволен нами обоими. Подошёл к горшку с кактусом и, осторожно засунув руку, достал горсть земли. Смотря мне прямо в глаза, он стал сыпать землю на белый кафельный пол. Глаз мальчик не отводил. Потом он показал грязные руки. Чтобы спрятаться куда угодно от этих крохотных грязных рук, я перевёл взгляд к стене и только теперь заметил аквариум. В нём находилась небольшая страшная рыба — похоже, сом. Он лежал без движения, но был, наверно, жив, потому что не переворачивался вверх брюхом. Неясно, что было у этого сома на уме. Очевидно, повидал он в этой комнате всякое. В речке такого точно не увидишь.

Я не сразу заметил, что Абрамов, чтобы скоротать время, начал рассказывать историю из своей похоронной практики, а мальчик снова погрузил пальцы в сухую землю и с ней в ладонях пошёл на нас.

— Если этот уродец кинет в меня землёй, я его урою, — шепнул я.

Ребёнок остановился. Надутый ангелок с дореволюционных памятников. В ангельских жёлтых завитушках волос была земля.

Вернулась Илона с чаем. Она несла его гордо и как будто не замечала земли на полу и на ребёнке.

Илона успела снять олимпийку и осталась в футболке с широким вырезом. У неё была сухая, костистая, словно медная грудная клетка.

— Посмотрите на эти кривые стены. Их штукатурил Эдик. Умел всё сделать как надо, но почему-то сделал криво, будто специально. В этом он весь.

— Простите, а как он умер?

— Мгновенно, у него оторвался тромб.

Абрамов тем временем машинально достал на стол свою визитку. Потом взял из розетки мармеладную конфету, откусил кусок и положил туда же, откуда взял. Это не осталось без внимания Илоны. Интересно было смотреть, как её голубые глаза из тёплых становились холодными, как будто кто-то внутри убавлял свет.

— Эдуард себя не берёг. Всегда на ногах, переносил на ходу все вирусные болезни. Всё время бегал, очень он бегать любил — и утром, и вечером. Это я долго понять не могла, что он просто от меня бегал, — губы раздвинулись в жестокой улыбке, показавшей целую сеть неприятных, очень кривых морщин вокруг рта и жемчужные зубы. — Но его и свела в гроб эта беготня. Он одно время на фитнес ходил — это я его заставила, чтобы хоть чуть-чуть живот был не как у беременной. Но ему там не нравилось — якобы слишком монотонно. А потом он увлекся этими шашками.

— Шашками? — я переспросил. — Типа как шахматами, только шашками?

Илона беззвучно пила незаваренный чай и смотрела на меня как на неполноценного.

— Шашками в смысле саблями. Шпагами, мечами, этими самыми...

— Рапирами, — подсказал Абрамов, откусив от мармеладной конфеты ещё и возвратив на стол невыносимо мелкий кусочек.

— В общем, они называют это исторической реконструкцией.

Комната посерела и чуть поплыла, съёжилась, округлилась, как будто я стал смотреть в неё из трубы в подводной лодке. До Абрамова ничего не дошло. Он внимательно изучал огрызок своей конфеты.

— То есть ваш муж был как бы рыцарем? Участвовал во всяких средневековых ярмарках?

Илона посмотрела на меня ласково, уловив в моем голосе неприязнь. Похоже, она тоже не понимала, зачем взрослые люди бьют друг друга мечами по голове.

— Он ходил заниматься в спортивный клуб, на стадион возле заброшенного завода «Фрезер».

В это время мальчик подошёл к аквариуму и стал сыпать землю в него. Маленький сом, казавшийся мёртвым, задвигался. Я стал вспоминать, где мог слышать это название.