Реконструкция

— Эдик был взрослым ребёнком, — продолжала Илона. — Он в казаки-разбойники не доиграл. Думал, что будет скакать на лошади, пить пиво, которое пили в Средние века.

— В Средние века пили эль, — сказал Абрамов. Он взял другую мармеладную конфету, так и оставив тот маленький, блестящий слюной огрызок недоеденным.

— Он думал, что будет носить средневековые штаны и петь всякие народные песни. В Средневековье же были штаны? — спросила Илона моё мнение, но Абрамов меня опередил:

— Они носили платье!

— Ты будешь доедать свою конфету?! — закричал я, не выдержав. Он с готовностью сунул огрызок в рот.

— Короче, он думал, что там будет какая-то сходка детей-переростков, но эти его новые друзья с утра до ночи дрались и маршировали, буквально сутками. И ещё проводили какие-то закрытые встречи по выходным. Эдуард без меня ни шагу не мог сделать, а туда ни разу и не позвал — наверно, не разрешали.

— Что за встречи?

— Насколько я понимаю, это был как бы такой закрытый клуб, — а значит, взносы, конечно. Короче говоря, если вас интересовала та девочка с дырявыми трусами, то там они и познакомились. Это какая-то ваша родственница?

— Нет, — мне сделалось беспокойно, захотелось как-нибудь оправдаться, всё-таки я не умею врать людям с ухватками семейных психологов. Собравшись, я выдавил из себя:

— Мне нужно найти её по работе.

— А кем вы работаете?

— Я комик, — сказал я просто, но почувствовал на лице лёгкую краску.

— Комик? — глаза Илоны весело вспыхнули, как будто я уже сказал что-то ужасно смешное. — В смысле, как Петросян? Рассказываете анекдоты? Сатира? Юмор?

Илона смотрела на меня со всё возрастающим интересом.

— Почему вы не едите конфеты? Не любите? — спросила она, пододвигая ко мне розетку.

— Очень люблю, — сказал я и сразу засунул в рот одну мармеладную конфету.

— С годами понимаешь, что в мужчине самое ценное — это юмор. Особенно когда у самой его нет. А про что вы шутите? Какие-нибудь пошлые штучки?

— Трудно выразить это одним словом. И даже тысячей слов.

Я пригласил её в клуб.

— Я приду, — пообещала Илона.

Абрамов с лукавой улыбкой смотрел то на меня, то на вдову. Вот бы дать ему по его складчатой белой шее. Я вздохнул и с усилием проговорил:

— Извините меня, пожалуйста, но, может, у вас есть какие-то догадки, где она может быть?

Губы Илоны опять искривились, и было видно, что она хочет сказать что-то резкое, но в это время мальчик бросил очередной ком земли в аквариум. От этого притворявшийся мертвым сом сошел с ума и начал хаотично кружить по своей стеклянной тюрьме, запруженной водорослями.

Илона стала кричать на мальчика, чтобы тот вышел вон и не мучил сома. По неизвестной причине она называла аквариум бассейном.

— Он сам хочет, он кушает землю, — плаксиво сказал ребёнок.

— Не ври, Эдику это не нравится.

«Вы что, назвали сома в честь мужа?», — хотел я спросить, но Абрамов уже схватил меня за рукав и с внезапной решительностью потащил к выходу. Я успел заметить, что Илона подошла вплотную к ребёнку, а тот, задрав голову, разжал ладони, и остатки земли высыпались на пол.

* * *

Опять выступление. Рассказывал про киндерсюрприз. Точнее, про конкретную фигурку — крокодила на сёрфе, с которым меня связывало сильное детское переживание. Многим зрителям интересны стендапы про случаи из раннего детства, часто у людей схожего возраста они совпадают, но большинству — всё равно. Я никогда не понимал, чего им надо. Наверно, чтоб Слава Коваль беспрерывно водил им по губам хером.

Так вот, крокодильчик на сёрфе. Я долго искал его, чтобы собрать коллекцию, но это никак не удавалось. Не помогали ни упорство, ни воровство, ни шантаж родителей и продавцов. Его как будто и не существовало на самом деле, может, его пририсовали к рекламе, чтобы бесконечно мучить детей по всему миру. И вот я пошёл на крайнюю меру — встал на колени и начал молиться. Я попытался заключить с небесами сделку — всего лишь один киндерсюрприз (без шоколадки даже, а только одна игрушка), и я больше не помолюсь ни о чём за всю жизнь. У каждого человека должно быть одно заветное желание, и я хочу распорядиться своим именно так. Судя по всему, сделка прошла успешно. Наверно, ещё никто и никогда не продавал себя небесам столь дёшево.

Я уж и не помню, как с крокодильчика перескочил на Майю, стал говорить, что должна быть уважительная причина для разрыва отношений и что-то ещё подобное — тяга к импровизациям проснулась во мне как всегда не вовремя.

Когда я закончил, то не сразу ушёл со сцены. Задержался на секунду или на две. Номер приняли не так уж плохо, не смеялись, но хоть похлопали. А потом повисла гнетущая тишина. Как будто зрители ждали, что на сцену поднимется группа рыцарей и заколет меня копьями. Кровь забрызгает первый ряд, кому-нибудь в рот попадёт — кто громче других смеялся.