Реконструкция

Он говорил злые слова, но при этом, казалось, сдерживался, чтобы не засмеяться. От его глаз цвета безмятежного неба, заглядывавших в меня, становилось особенно тошно.

— Наверно, не за этим, — сказал я. — Да, глупо считать, что за этим. Сейчас бы сидел у себя в кресле, читал каталог «Оби» в свой выходной. Прости. Но я не могу.

Тем временем парень с алебардой достал из кармана два маленьких камня и начал стучать ими друг об друга, как будто творя неведомый ритуал.

— Давай так. Посиди тут, освойся, попей воды, — Абрамов вытащил из подстаканника почти пустую бутылку воды и потряс ею. — А я пока разведаю обстановку. Если увижу опасных ребят, дам тебе знать. И мы уедем. И я забуду, что мы потратили два часа.

Абрамов ловко вытащил своё большое нежное тело из нагревшегося салона и сказал напоследок: «Если тебе начнут отпиливать голову, не стесняйся, звони», — после чего бесшумно захлопнул дверь и не успел услышать тех грубых слов, которые я послал ему в дорогу.

Абрамов приблизился к парням из автобуса и что-то стал говорить. Парень с хвостиком, который зажал щит между ногами, нахмурился. Абрамов хлопнул его по плечу и достал визитницу. Было видно, что он непрерывно шутил — скорее всего, решил рассказать историю про бабку и подожжённый гроб, но эти истории не находили отклика в душах рыцарей. Один раз Абрамов даже кивнул в мою сторону, рыцари обернулись к машине, я резко пригнулся, и меня, кажется, не разглядели.

Потом эти двое дождались, пока он скроется внутри, и выбросили визитки в урны. Крылья, изображённые на визитках, как будто придали им большей лёгкости, и те немного поманеврировали, прежде чем залететь в мусорку.

Я принялся ждать. Сердце стучалось в голове как запертое. И не переставало стучать, как бы я ни повернулся, а Абрамов всё не появлялся из дверей. Люди с мечами и копьями за плечом раз в пару минут заходили внутрь, но наружу никто не выходил. Я смотрел на высокую стеклянную дверь, через которую ничего не было видно. Она скрипела, как советский велосипед. Небо темнело, и в темноте здание стало походить на вафлю, которую можно легко поломать в ладони.

Я извёлся ждать и решился всё-таки пойти сам. Только приоткрыл дверь, как мимо меня кинулся, протаранив плечом, полуголый мужчина в латах. Ненормально широкие ребра перемотаны эластичным бинтом, в зубах длинная сигарета. Не посмотрев на меня, он устроился у плевательницы. Стал безрезультатно щёлкать зажигалкой. Сейчас он повернётся, чтобы спросить зажигалку, и узнает меня. Я быстро зашёл внутрь, неожиданно для самого себя скрючившись в позе Сократа — опустил лоб и приложил к нему сжатую в кулаке руку, как бы крепко задумавшись на ходу. Таким образом моё лицо должно было оказаться скрытым. Сложно было представить себе более глупую находку, кроме того, я ничего не видел перед собой, но, кажется, никто не обратил на меня внимания. В фойе было столпотворение полуодетых людей в доспехах, мелькали синие и лиловые куски материи, я услышал смешки и обрывки слов — настойчиво повторялось слово «ристалище».

Я инстинктивно свернул направо и дошёл до самого конца коридора, где людей поубавилось и стало светлей. Заметил поднимавшийся к потолку деревянный шкаф, свежий, светлого цвета, пахнувший лесом. Внутри были небольшие кубки, золотые и серебристые, грамоты, сползшие как пьяницы по стене, маленькие статуэтки.

Одна была в форме чёрного рыцаря на коне. Крошечная и сияющая. Наверно, чёрный рыцарь — это вроде чёрного пояса, высшая награда у реконструкторов. Я инстинктивно протянул руку к стеклу, втайне надеясь, что оно разойдётся, словно воды Красного моря. Но стекло было толстым, и не было никаких дверей и замочков, которые можно было бы разомкнуть. Я убрал пальцы и посмотрел на очень чёткие отпечатки, оставшиеся от меня на стекле. Достал салфетку и, как вор из кинокартин, вытер.

Сегодня проходил какой-то турнир — на глаза попадался всё время человек в полосатой судейской форме и шапке с гребнем, и кто-то подростковым сорвавшимся голосом кричал: «Постойте, гофмаршал!»

Навстречу мне, смеясь, шли трое парней с оружием. Я нырнул в боковую дверь, из которой тянуло запахом непроветриваемой раздевалки. Внутри было темно, нельзя было понять даже примерных размеров комнаты, я стал натыкаться на спортивные сумки Reebok и на небрежно побросанную обувь. Тройка парней со смехом прошла мимо. Один из них волочил по полу деревянный щит, как ребёнок, бывает, волочит надоевшую игрушку.

Я заметил плащ с капюшоном, одиноко висевший на крючке. В таком плаще Леголас пускал в орков стрелы. В таком плаще я легко бы слился с толпой, хорошо бы ещё где-то достать оружие. Но кто без присмотра оставит свой меч? Таких дураков, кроме короля Артура, не бывает.

Надвинув капюшон на глаза, я пошёл забирать Абрамова, пока тот не заставил всех реконструкторов оформить прижизненные договоры.

Этот «Фрезер» был почти не отличим от обычного спортивного зала советских времен, хорошо и недавно отремонтированного. Только в стенах были прямоугольные выступы, в которых стояли массивные свечи, как в кафедральных соборах.