Реконструкция

Но я опять всё послушно поднял, долго налаживал с помощью судьи и кого-то ещё амуницию, мой соперник ждал и, когда я её наладил, в ту же секунду шагнул ко мне и очень сильно ударил по голове, так, что на пару мгновений погасла лампочка, а когда включилась, я уже лежал и смотрел на закопчённые пятна на потолке. Я снова подумал про души рыцарей.

Надо мной нависла длинная тень. Рыцарь смотрел из своей щёлки, и его глаз было по-прежнему не разглядеть. Может, и глаз у него никаких не было, одна чернота и только.

Схватившись двумя руками за щит, я опустил его на эту большую голову. Я встал, а рыцарь медленно сполз на колени, нужно было его добить, и я снова занёс щит над головой, и тут рыцарь сделал короткий выпад ближней рукой, и земля из-под ног побежала в сторону.

* * *

Я периодически прикасался к голове, затянутой толстым бинтом. В ней шли помехи, как будто кто-то попытался поймать нужную радиостанцию.

Но я не обращал внимания на шумы, и на то, что я похож на Шарикова, больную запуганную собаку в костюме фабрики «Большевичка». На голову мне было наплевать, я думал о ящике.

Я видел его, когда меня выносил Абрамов. Меня волокли по полу, а я при этом разглядывал верхние ярусы того высоченного шкафа с кубками и медалями в конце коридора. И на последнем из ярусов был в точности тот самый ящик. Я сразу узнал узор — уже знакомая мне эмблема: неровный круг, внутри него чёрточки, напоминающие лучи свастики-сюрикена. Как я его увидел? А как умирающий может видеть крыши домов и кроны деревьев? Должно быть, в кризисном состоянии мозг начинает работать на полную мощь и достраивает реальность.

Теперь мы сидели с Абрамовым на обочине, и я пытался уговорить его помочь с ящиком.

— Мне сказали, что это простой деревянный ящик, в таких перевозят фрукты — яблоки, апельсины, авокадо. Но мне кажется, что там не фрукты. Это может быть всё что угодно, но не фрукты, это точно.

Абрамов слушал меня с напряжённым вниманием, гладя поверхность руля большими пальцами. В этом было что-то нелепо-порнографическое, и всё время сбивало меня. Я вдруг попытался представить ситуацию глазами Абрамова. Глупо было думать о таких мелочах, но, наверно, он всё же попросит меня съехать.

— Человек по фамилии Путилов, он эфэсбэшник или, я не знаю, какой-то, в общем, силовик, он сказал, что я должен забрать этот ящик и тогда, может быть, останусь в живых. В смысле, эти рыцари от меня отстанут.

— Этот человек тебе угрожал?

Я почесал грязную голову в чистом бинте, раздумывая, что ответить.

— Никто мне не угрожал. Просто нужно забрать этот ящик, и всё. Ничего особенного. Бывают такие вещи, которые нужно сделать и сразу о них забыть.

— Это воровство. За это я сяду. Я точно сяду по полной программе, Саша. Они все только ошибки моей ждут. Похоронка — это же бизнес падальщиков. И кто тогда за аренду будет платить? Может быть, ты или твоя бабушка?

Я кинулся с места и, схватив Абрамова за ворот пиджака, притянул к себе, и наши лица оказались друг перед другом. Абрамов попытался мягко убрать мои руки, но пальцы его были слишком нежными, а мои были слишком тверды. Я увидел себя в зеркале заднего вида. Глаза — большие, безумные, красные — вращались в глазницах как китайские шары для успокоения нервов. Мои глаза, которых я не узнавал.

— Если я не достану ящик, меня убьют. Это я знаю. Просто мне очень нужен ящик.

— На тебя, наверно, ещё действует анестезия, — покачал головой Абрамов. — Им плевать на тебя! Всем плевать на тебя! Сам подумай логически, что вам делить — тебе и ряженым попугаям этим! Ну стукнули разок по башке, подумаешь. Сидишь теперь с замотанной головой, как будто тебе снесло полмозга. Ты ведь даже не представляешь, какие мелкие у тебя проблемы! Вот у меня — да, проблемы случаются. Но видишь, я молчу. Я тебя не гружу, по головке не прошу погладить. А хочешь узнать, какие проблемы бывают у взрослых людей?

Я убрал с пиджака руки. Абрамов отряхнулся, покашлял в кулак. Было видно, что теперь ему было неловко, что он так накинулся на меня.

— Вообще-то не я надел этот бинт, а доктор, — решил оправдаться я.

— У тебя осталась ещё настойка? Можно допью?

Я был уверен, что настойка давно закончилась, но на донышке ещё оставалось чуть-чуть.

Абрамов налил её в пластиковый стаканчик с остывшим кофе с заправки и выпил, ужасно морщась.

— Ух, горько. Какое говно. Это что, чёрная водка?

— Это хорошая настойка. Она целебная и успокоительная.

Абрамов прислушался к организму, положив нежную руку на нежный округлый живот. Он впервые пил алкоголь на моей памяти — пусть и размешанный. Его глаза сразу приобрели особенный блеск.

— Ладно, — сказал Абрамов. — Давай так: я не буду ничего с тобой красть, просто подожду в тачке, а затем отвезу куда надо. Просто услуги таксиста. А ты потом сходишь к психиатру, я всё оплачу.

Я не знал, куда надо везти ящик, Путилов про это ничего не сказал и даже не оставил номер для связи — скорее всего, сперва придется доставить ящик домой, но я решил пока не грузить Абрамова этим.

— Психиатр это не врач, — сказал я.