Реконструкция

Нужно бежать. Но сперва — к бабушке. Мне очень нужна её настойка. Без неё одна мысль не соединялась с другой.

Присел на высокий стул и долго смотрел на стоячую воду в раковине. Мутная мыльная вода поднялась до краёв. Она напоминала о болоте из сна, и казалось, сейчас что-то оттуда вынырнет.

Сорвался с места, застегнул себя на все молнии, завязал все шнурки, выдвинул шкафы подзеркальника, нашёл в одном из них отвёртку и положил в карман. Отвёртки всегда привлекали меня как холодное оружие. Нож предлагал слишком много вариантов. У отвёртки — только горло, глаз. Только одно прямое движение. Если я встречу кого-нибудь вроде тех ребят в капюшонах, всажу первому, кто подойдёт. Я больше не буду овечкой, дрожащей на тонких ногах. Мне почти 30 лет, пора бы уже перестать бегать.

Посмотрел на своё зеленоватое лицо в зеркале и вышел за дверь. На лестнице мигнула лампочка, и мухи, вившиеся вокруг неё мотыльками, бросились в стороны.

Плохо повиновались руки и ноги, из конечностей ушла жизнь, зато жарко горело в желудке, повязка на голове размоталась и теперь вилась у ног фатой невесты. Пытаясь вернуть её на место, я в то же время толкнул входную дверь. Металлический лист затрепетал, и вибрация прорвалась в голову — как будто в черепе захлопала крыльями стальная птица.

* * *

Бабушка сидела в старом проваленном кресле. Широкий таз так основательно был погружен в него, что она бы точно не встала без посторонней помощи. Бабушка мешала настойку в чае мелкой позолоченной ложечкой. С тех пор как ей стало 80, бабушка начала пить успокоительную целебную настойку умеренно.

В гостиной, где мы сидели, стоял огромный дубовый шкаф с советскими подписными изданиями. Нефритовая статуэтка балерины в серванте — бабушкина ровесница. Когда к бабушке приходили врачи, она зачем-то врала, что была балериной. Когда-то у неё были молодые белые руки и молодой голос. В последние годы она всегда и всем рассказывала одну и ту же историю — как рожала отца.

— Я рожала почти насухо, — сказала бабушка. — Очень мало воды. Твой отец кричал как сумасшедший. Он просто орал. Никто не мог его успокоить. И я орала. Боль была просто звериная. Наверно, твой отец не хотел вылезать. Он у тебя всегда был с характером.

Бабушка только теперь обратила внимание, что я сижу, обхватив голову.

— У тебя что, голова болит?

Я подлил себе настойки. Хотелось пить её из горла, но я соблюдал приличия. Думал о деревянной хлипкой двери бабушкиной квартиры, которую смогут сорвать с петель без всяких подручных средств — это было ещё легче, чем попасть в медсанчасть на «Фрезере». И всё же я почти чувствовал себя в безопасности. Бабушка никак не вязалась с тем кошмаром, что окружил меня, дышал мне в спину чесночными гренками Путилова.

В телевизоре шёл анонс передачи про аномальные явления. По экрану бежали ярко-красные надписи. Я прочитал одну: «Тверская область. Духи-людоеды — хозяева леса».

— Подай мне скорее пульт, это хорошая передача, — сказала бабушка.

После долгих копаний выяснилось, что пульт погребён в складках её кресла. Бабушка сильно прибавила звук, и голос ведущего грубо ворвался в комнату, а бабушка, его как будто не замечая, продолжила говорить.

— Мы жили в наивное время. Очень наивное. Я говорю про СССР. Есть только то, что у тебя перед носом, а больше ничего другого нет. Но я-то всякое видела. В Гурзуфе — круги над водой. Такие показывают в передачах про летающие тарелки. А в 72-м ко мне пришёл брат, который умер тридцать лет как, и предупредил, что у меня будет выкидыш. А ещё у нас в посёлке видели ведьму, которая проклинала всех ребят, которые с ней не хотели... общаться. Покрывались волдырями огромными, потом ссыхались за месяц буквально. Все её знали, у неё ещё бельмо на глазу было. Не помню, на левом или на правом. Страшное такое бельмо. А сама красивая, в платье красненьком... Ты чего, плачешь, что ли?

Я не плакал, просто сложил на руки голову. Устал держать её на весу. Мне не хотелось ничего говорить, но от последних слов бабушки что-то ослабло в моей душе, какой-то очередной механизм надломился, и я заговорил севшим голосом, который на середине сменил детский беспомощный писк: «Бабушка, я не понимаю, зачем они меня мучают!». И вот только тогда на глазах появились слёзы. На обоих глазах.

Бабушка побарабанила ложечкой внутри чашки, подлила ещё настойки. Глаза её уже застилала блаженная пелена.

— Сашенька, ты ведь сам себе всегда проблемы выдумывал. Всегда всё усложнял. У тебя есть язык. Ты умеешь говорить. Всегда легче говорить людям всё как есть, правду. Скажи этим мальчикам, которые тебя караулят в парке, что ты не сделал им ничего плохого. Спроси, зачем они это делают. Может, у них не всё в порядке в семье. А может, ты кого-то обидел, а сам не заметил. С тобой такое бывает, сам знаешь. И самое главное, на всякий случай извинись, даже если считаешь себя правым — от тебя не убудет.

Бабушка глубоко вздохнула, откинулась в кресле. Кажется, кресло засасывало её. И толстый ковёр чуть-чуть скрючился и навис над ней рыболовной сетью.