Реконструкция

Я ждал в полутьме на месте, где раньше была остановка, а теперь только столб с пустой металлической рамкой из-под картонки с расписанием. В ржавой бочке поблизости клубился прозрачный дым. С одной стороны дороги поднимались высокие белые новостройки, чистые и ещё необжитые, были видны огни витрин и другие приметы мегаполиса, хотя и не очень заселённой его части. С другой — бесконечный бетонный забор с пробоинами, по которому вилась беспорядочно колючая проволока, принимавшая форму то сердечек, то раненых птиц, то просто спутавшаяся как перекати-поле. А за забором — никакой видимой жизни, только громадные тени, как силуэты окаменевших великанов, одним из которых был похожий на замок из мусора завод «Фрезер».

На этот огрызок остановки указывали координаты. Даже если это ошибка, я буду сидеть здесь, пока не околею. Мне некуда больше идти. Пророк Евгений, фсбшник Путилов, бабушка, Абрамов и Майя. И великан. И ящик. Что там стучало? Не получалось сконцентрироваться на чём-то одном. Наконец из-за поворота показалась машина, светившая только одной фарой. Первая машина за час или два, что я тут просидел, трудно было сказать — телефон так и не удалось зарядить.

Когда приоткрылась дверь, и салон осветился лампочками, я сразу узнал великана. На нём было всё то же самое, только вокруг шеи был повязан зелёный клетчатый шарф.

Великан приближался долго, смотрел под ноги, очень стараясь не споткнуться. Затем вдруг протянул руку — слабое, почти незаметное рукопожатие.

— Мы скованы миллионом правил. Для нас ритуал — это всё, — сказал он. Я представлял, что у этого грузного мрачного великана будет скрипучий голос, как у не открывавшегося столетиями сундука, но он говорил чисто, даже почти по-детски звонко. — Но иногда ритуалы сильно мешают. Они мешали мне заговорить с тобой. Они мешали твоей бабушке рассказать тебе правду. Они мешали твоим друзьям Абрамову и Путилову самим украсть коробку — и им пришлось впутать тебя. В общем, тут много всего. Давай прогуляемся.

Великан потянул меня за рукав, как куклу. Я не поддался, стряхнул руку и пошёл сам, тоже внимательно смотря под ноги. В наружный карман куртки я положил отвёртку, и при ходьбе она прижималась к рёбрам.

Мы прошли до перекрёстка, свернули к огромной дыре в заборе. Прежде чем зайти за великаном, я оглянулся по сторонам и заметил «Шаурму хаус». Теперь замкá не было, и продавец спал, надвинув на лицо кепку.

За забором я сразу вступил во что-то липкое, мы пошли через голые худые кусты, покрытые ржавчиной, и через мусорные пакеты, надувавшиеся и носившиеся по кругу.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросил великан.

Эти пакеты навевали тревогу, нога промокла, я чувствовал тревогу и холод и когда раздумывал, стоит ли ему доложить об этом, споткнулся, отвёртка выскользнула из кармана, но звука от падения долго не было, только спустя секунд пять звякнул металл — где-то глубоко под землей, почти неслышно.

Великан смазал густым лучом мне по лицу и опустил фонарь. Пятно света легло на мокрые булыжники.

Между камнями были втиснуты разноцветные ленточки и клочки бумажек, как в Стене плача. Хотелось взглянуть, что на этих бумажках, но я не решился их доставать. Мы стояли возле колодца, который на вид был гораздо старше, чем даже раннесоветский завод «Фрезер».

Я наклонился и разглядел картинку в рамочке, которую кто-то приставил к округлой стене колодца.

Это была фотография пророка Евгения. Та же, что и на цветной газете, которая когда-то прибилась к ноге. Расстёгнутый китель, медальон на голой груди, борода, которая куда-то вбок закручивалась. Только фотография сильно выцвела — наверно, выгорела на солнце. А ещё на ней была траурная полоса.

— Он здесь умер, — услышал я. — Ему голову отпилили.

Великан стоял позади и подсвечивал фотографию.

Я посмотрел на великана, потом опять на картинку. Поставил её туда, откуда взял.

Стало совсем темно, но мы пошли быстрее, уже не так опасаясь пораниться о железный мусор, торчавший со всех сторон.

— Ордена красного знамени завод «Фрезер». Ты, наверно, о нём уже кое-что выяснил, — заговорил гигант, светя далеко перед собой. — Но всё началось не с него.

Он говорил поставленным голосом экскурсовода, очень энергично, но ужасно сумбурно, что в сочетании с обстановкой — пустырём, похожим на свалку строительных отходов — уносило сознание в чёрную дыру, где все связи с привычным порядком вещей рвались быстрей паутины.

Нужно было слушать великана очень внимательно, чтобы хоть что-то понять, но я слишком старался не упасть, слишком волновался, кажется, даже дрожал от волнения, и через это волнение в меня проникало что-то другое, трудно определимое, как будто простудный вирус, но только без слабости и боли в горле, разве что горел лоб.