Рекрут

Батальон, без особых усилий продержавшись положенный срок, уже готовился к плановой передислокации, как кто-то в штабе, изучив карты местности, предположил, что противник, стоит батальону отойти, сможет добраться до целой сети рек и речушек, во множестве изрезавших раскинувшуюся за лесом равнину. Это, действительно, было так – мне, при снижении, была хорошо видна та равнина, во многих местах испещрённая руслами рек.

Казалось бы – и что такого? Ну выберутся лягухи – так их называли здесь, на поверхности, выберутся на равнину, и что с того? До ближайшего поселения три, с гаком, сотен ка-ме! Лапки, скача, сотрут!

– Так нет! – Продолжал настаивать безвестный штабист, зарабатывая себе медальку, или очередное звание: – За равниной, ещё в сотне километров – широкая река. А по ней, противник, для которого любая вода – родной дом, легко выйдет в тыл ударной группировке наших сил, принявшей на себя основной удар противника.

Так обстояли дела, или иначе, знали только в штабах, но, к своему – прислушались, передав батальону приказ держаться и туманно пообещав подкинуть людей и техники.

Обязательно.

Как резервы высвободятся.

Непременно.

Но – позже. Обстановка – тяжёлая, на других участках. Сразу пришлём – как легче станет.

* * *

И батальон – держался, несмотря ни на что. Без тяжёлой техники, без артиллерии, засыпающей кишащие лягухами воды боевой химией. Держался, можно сказать, на честном слове и злости людей, вцепившихся в грязный холм так, словно от их обороны зависел исход всей кампании.

Что же до жаб, простите, лягух, то они, быстро сообразив, что противник не располагает ничем, кроме обычной стрелковки, усилили свой натиск, стремясь выбить людей со ставшей внезапно очень важной позиции.

В общем, за четыре недели, от шести сотен бойцов осталось меньше сотни, а из командного состава – только сидевший передо мной старшина.

* * *

– Мы уже всё, – весело улыбался он улыбкой смертника, рассказывая мне о произошедшем: – Думали – амба нам! Попрощались уже. А тут ты! И так ведь удачно сел! Прямо по их первой линии!

Как я не поперхнулся напитком – не знаю.

– Погоди, – сделав глоток, маскировавший моё замешательство, переспрашиваю: – Ты не путаешь? Я падал, думал луг ровный, вот и рулил сюда.

– Падал он! – Старшина хлопает меня по плечу, отчего я начинаю улыбаться – ну не говорить же мне ему, что плечо один сплошной синяк? Ему, потерявшему большую часть товарищей – и о каком-то синяке?! Не поймёт.

– Все бы так падали! Да ты точнёхонько лягухам на головы сел, мужик! Только они зенки свои на поверхность вылупили – а тут ты! Вжжииих! – Взмахнул он рукой, изображая моё падение: – И чисто сбрил всех! Ещё и покрутился, разравнивая! Вот все бы так сади…

Грохот взрыва, взметнувший в воздух высокий фонтан грязи заставляет нас пригнуться и замолчать, а когда всё стихает, и мы высовываем головы из-за бруствера, то посреди взбаламученного болота виднеется масляное пятно, в котором плавают, повернув к небу светлые брюшки, не менее десятка крупных жаб.

– Самоликвидатор сработал, – киваю на болото, поясняя старшине произошедшее: – Я его на десять минут выставил, ну, чтобы машина им не досталась.

– Мощно, – кивает он, усаживаясь на прежнее место: – А это, пилот, не страшно? С бомбой под задницей летать?

– Привык, – от отвара становится жарко, и я принимаюсь расстегивать защёлки воротника.

– Самоликвидатор, значит, – смотрит куда-то поверх меня, старшина: – Хорошая штука. Видел я, как-то, как они танк наш, к себе утаскивали. С экипажем. Снизу, в мёртвой зоне подобрались, подняли – силищи-то у них с избытком, и потащили. Танк башней вертит, из пулемёта палит, гусеницы крутятся, едва не дымятся, а лягам пофиг – в воду тащат. Вот был бы там, этот твой, само…

Оборвав себя, старшина замолкает, и, не сводя с меня настороженного взгляда, принимается спешно застёгивать пуговицы прежде нараспашку раскрытого маскхалата.

– Прошу прощения, господин старший лейтенант, – наглухо застегнувшись он пытается вскочить, спеша вытянуться по стойке смирно: – Не признал. В скафандре вы были, знаков различия не увидел. Виноват.

– Ты чего, Лазарь?! – Вытянув руку, придерживаю его за ремень. Что его позывной – Лазарь, сокращённое от фамилии Лазарев, он сообщил мне ещё когда протягивал кружку: – Ну да, старлей я, чего такого? Расслабься.

– Никак невозможно, господин старший лейтенант, – всё же усевшись, он смотрит на меня всё тем же настороженным взглядом, пытаясь понять, что ему будет за свой рассказ, переданный мне в весьма вольной форме, со множеством нелестных эпитетов в адрес высшего командования.

– Расслабься, – отпиваю уже порядком остывший напиток, стараясь не обращать внимания на корешки, после взрыва оказавшиеся в кружке. Хрен с ними – будем считать, что так оно наваристее будет:

– У нас такой же бардак. Конвои бьём, а им, ни конца, ни краю не видно.

Он молча кивает, глядя мимо меня.

Так… Ясно.