Последнее слово я подбирала дольше, чем следовало бы, поскольку фраза фарна о богах выглядела… неуместно. Никогда я в них не верила, что бы там ни говорил даже самый мудрый колдун. А уж в их решения относительно моей собственной жизни — и подавно.
Фарн резко наклонился ко мне.
— Сказки или нет, но если сейчас я отпущу твою руку, — вкрадчиво произнес он, глядя мне в глаза, — ты умрешь.
Его взгляд полыхнул огнем, а лицо на мгновение приобрело пугающе звериные черты. Или это снова игра теней?.. До меня не сразу дошел смысл сказанного. Как это — умру? Всего лишь от отсутствия тактильного контакта с вот этим колдуном?
Я с сомнением оглядела фарна. Никогда не слышала о подобных последствиях ритуальной магии. Однако не почувствовать то, к чему нас упорно подталкивали какие-то высшие силы, было невозможно. Чувствовался… своеобразный юмор.
Облизнув пересохшие вдруг губы, я взглянула на наши сомкнутые руки. Догадка пришла сама собой.
— Значит, нам придется…
— Завершить ритуал, — оборвал меня ректор.
Впрочем, выговорить вслух то, что заняло почти все мысли, я бы все равно не смогла.
Я попыталась отнять руку, но фарн оказался сильнее. Хотя, если честно, мне очень не хотелось его отпускать. Не осознавая, что делаю, я придвинулась ближе. Инстинкты выживания, впитавшиеся в кровь с самого детства, твердили, что надо бежать. Уносить ноги — вырвать ладонь из теплых пальцев и броситься к двери. Всего несколько метров — и я перестану видеть эти странные глаза. И думать о том, что он только что сказал.
Но… Это оказалось невозможным. Я медлила, не в силах разорвать связь, и с каждой утекающей, неимоверно долгой секундой понимала: я проиграла. Просто потерялась в его глазах, бешеном стуке сердца, почти неслышном дыхании, касающемся шеи.
Ректор отпустил мою руку, но этого хватило, чтобы ощутить болезненный укол в груди. Всего на секунду, потому что в следующее мгновение он дотронулся до моей щеки. Мучительно медленно рука фарна скользнула дальше и легла мне на затылок, удерживая и не позволяя отодвинуться. Наверное, я все же попыталась это сделать, потому что пальцы сжались, а он выдохнул:
— Нет.
Я прикрыла глаза, чтобы снова начать соображать. Даже если ритуал надо завершить, это не означает, что он может делать со мной все, чего ему хочется. И так, как хочется ему.
— Надеюсь, после завершения ритуала вы не станете переходить определенные… границы.
— А я надеюсь, после завершения ритуала мы все же перейдем на «ты», — хмыкнул он и, рывком притянув меня к себе, поцеловал.
Стоило фарну коснуться моих губ, как сознание окончательно заволокло душной дымкой. Я сама потянулась к мелким петлям на его мантии. Пальцы соскальзывали с позолоченных пуговиц. В нетерпении я дернула за плотную шелковистую ткань. Земезис перехватил мои руки и тихо рассмеялся:
— Боюсь, ничем не смогу тебе помочь. Мне вовсе не хочется, чтобы ты умерла у меня на руках, пока я буду возиться с застежками.
Убью! Потом…
Закусив губу, я попыталась сосредоточиться. Одна пуговка… вторая… На пятой ректор не выдержал. Сжав мои пальцы одной рукой, другой рванул воротник. Пуговицы разлетелись золотыми искрами.
Я сама сорвала с него мантию. Под ней оказалась тонкая батистовая рубашка. Земезис все еще держал мою руку. Крепкие мужские пальцы на моей кисти напряглись, когда я потянулась к широким горячим плечам.
Положив ладонь, я попыталась заглянуть в его глаза, но сквозь полузакрытые ресницы уловила только отблеск багрового пламени. Захотелось прикоснуться к нему. Стать ближе. Стать его частью. Почувствовать, какое оно? Обжигает или только греет?
Я успела провести кончиками пальцев по стрелкам ресниц и разгладить морщинку между сведенных бровей, когда Земезис хрипло выдохнул и толкнул меня на подушки, опускаясь сверху. Мелькнула далекая мысль, что теперь я точно не умру: тактильный контакт больше не ограничивался руками.
— Мне нужны свободные руки, дорогая.
Сквозь переливчатый батист я чувствовала его всего: плотные мышцы живота, бешеный стук сердца о мою грудь, широкую спину. Он застонал, когда мои пальцы коснулись пояса его брюк. Медленно я потянула за рубашку и наконец дотронулась до обнажившейся кожи.
— Моя, — шепнул он едва слышно. — Навсегда.
И когда его губы наконец прижались к моим, я поняла, как долго этого ждала. Этого томительно-сладкого вторжения, смешанного с его прерывистым дыханием. Долгого, неспешного, кружащего голову.
Теплые губы касались моих то нежно, почти невесомо, то жестко, почти грубо, так, что я запрокидывала голову, чтобы ответить на его поцелуй.
Я не заметила, как моя рубашка оказалась расстегнутой, а рука Земезиса коснулась груди. Страсть смешивалась с нежностью, была одной на двоих. Я с восторгом поняла, что тоже могу прикасаться к нему. Так, как хочу: обвести пальцами точеные скулы, зарыться в гладкие рубиновые волосы, спуститься вниз по шее и ниже — по позвоночнику, к ложбинке под поясом брюк, вырвав из его груди очередной стон.
Земезис резко перехватил мои ладони и закинул мне их за голову, крепко сжав одной рукой.