Реквием (ЛП)

Каким-то образом мгновение спустя у меня в руках оказывается блокнот. Я записываю свое имя в реестр. Зажав фонарик в зубах, неся по сумке в каждой руке, Джереми ведет меня по длинному, извилистому, темному коридору, предупреждая, чтобы я ни к чему не прикасалась, а затем ведет вверх по лестнице. Один пролет, потом еще один. Я мало что вижу в узком луче света, отбрасываемом фонариком, но чувствую, какой мягкий ковер под ногами. Чувствую запах пчелиного воска и слабый намек на что-то цветочное и чистое. Тишина почти раздавливает меня.

Джереми сворачивает направо, спеша по широкому коридору, жестом предлагая мне поторопиться и следовать за ним.

— Где все? — шепчу я.

— А как ты думаешь, где они, черт возьми? Все спят.

— Но еще же слишком рано…

— Ха! Сейчас, блять, два часа ночи! Как думаешь, почему я так отчаянно нуждаюсь в своей постели?

Он лжет. Быть такого не может.

— Но были сумерки. По-настоящему стемнело только тогда, когда мы ждали тебя.

Джереми резко останавливается и бросает мои сумки.

— Это здесь. «Секвойя» 13. Завтрак подается в шесть тридцать. Поскольку ты в «Секвойе», то идешь в комнату «Секвойи» для переклички, — делает вдох Джереми, оценивая меня очень проницательными, очень голубыми глазами. — Сумерки здесь субъективны, Принцесса. Иногда темнеет в четыре. Иногда вовсе не темнеет. Зависит от времени года и освещения.

— Освещения?

Джереми фыркает. Он, очевидно, думает, что я медлительная.

— Северное сияние? Авроральное свечение? Мы иногда видим их здесь. Они были сумасшедшими в этом году. А сейчас я ухожу. У тебя все?

Я киваю.

— Потрясающе, — Джереми убегает трусцой, оставляя меня одну, стоящую перед тяжелой дверью из темного дерева с золотой блестящей цифрой тринадцать.

3

СОРРЕЛЛ

Я сразу же вырубаюсь, слишком уставшая, чтобы должным образом оценить свое окружение.

Утром просыпаюсь под пение птиц, и от этого неистового щебетания у меня сводит зубы. Моя новая кровать — объемная, словно облако, мягкое и обволакивающее. Такая теплая и уютная, что я подскакиваю с неё, как только прихожу в себя, в ужасе от того, что могла мечтать о таком комфорте в подобном месте. Лучи холодного утреннего света проникают в комнату через большое окно в раме, выходящее на озеро, где Джереми приземлил «Супер Каб» ночью. Самолет уже улетел. Единственное, что сейчас скользит по поверхности воды — это пара очень крикливых канадских гусей.

— Заткнитесь на хрен, придурки.

Они не замолкают.

Быстро обнаруживаю, что у меня есть собственная ванная комната, которая просто прекрасна, вся из розового кварца, итальянского мрамора и зеркал. Совершенное излишество. В «Фалькон-хаусе» повезет, если я доберусь до самых простых, очень потрескавшихся, очень ветхих душевых кабин до того, как по утрам закончится горячая вода. Здесь же у меня есть доступ к моей собственной ванне? Нелепо.

Моя спальня достаточно большая, чтобы в ней легко поместилась ненавистная, чрезвычайно удобная двуспальная кровать, а также тумбочка и комод с другой стороны от двери. Под вторым окном стоит антикварный письменный стол, а под ним плюшевое кресло с откидной спинкой. Вдоль стен выстроились полки, готовые и ожидающие моих книг и всего ненужного снаряжения, которое Гейнор приготовила для меня, чтобы я выглядела как обычная учащаяся, прибывшая заканчивать свой последний год в старшей школе вдали от своих старых друзей и семьи.

Здесь очень красиво, и я абсолютно ненавижу это.

Принимаю душ, стиснув зубы от волн нервов, которые появляются из ниоткуда, без приглашения. Они не рассеиваются и к тому времени, как я сушу волосы, и заканчиваю наносить тушь и блеск для губ. И продолжают приставать ко мне, пока я одеваюсь.

Слава богу, что в этом богом забытом месте не заставляют своих учеников носить форму.

Мне никогда раньше не приходилось надевать ничего подобного. Ни в одной из начальных школ, между которыми меня мотало в детстве, когда я переходила из одной приемной семьи в другую. Ни в государственной средней школе, в которой я училась два года, пока однажды, когда мне было тринадцать, ни с того ни с сего, Рут и Гейнор не пришли и не забрали меня у школьных ворот. Самое близкое, что я когда-либо носила к униформе — это черная одежда, которую Рут требует носить в «Фалькон-хаусе». Черная рубашка, черная майка, черная юбка, черные брюки, черное нижнее белье. Нам выдают пособие на одежду раз в месяц и разрешают покупать все, что захотим, при условии, что это черное, и мы не претендуем на эти вещи больше, чем как на мимолетное владение.

Это облегчает жизнь нескольким сотрудникам, нанятым для стирки и уборки в доме. С пятнадцатью молодыми девушками в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет, черная одежда у всех, гарантирует, что гардероб каждой легко стирается, и никто не спорит о том, чьи футболки или джинсы выбираются из сложенных в корзины для белья после дня стирки.