Реквием машине времени

Если совсем честно, это же самое любопытство искушало Анастасию ничуть не меньше.

А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена помогала ей — стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс. Отступила на шаг, оглядела и осталась Довольна:

— Ну вот. Просто прелесть.

— А зеркало? — нетерпеливо спросила Ольга.

— Зеркало в доме. Пойдешь?

— Пойду.

Анастасия колебалась. С одной стороны, до ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой- нигде не сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому кодексу. Все законы и заповеди об этом молчат. Очевидно, такого случая они не предусматривают. Согласно строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения…

Анастасия азартно взмахнула рукой:

— Ну-ка!

И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с нарочитым безразличием поинтересовалась:

— Надеюсь, я не очень смешно выгляжу?

— Прекрасно ты выглядишь,- сказала Алена тоном старшей и умудренной.- Клянусь апостолами, лучше и ждать не стоит.

И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь рост. Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую мешанину, но утешилась все той же мыслью: где нет запрета… И все-таки — красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали.

Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва не покраснела под восхищенным взглядом Капитана. Он только и выдохнул:

— Настасья, нет слов…

Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе, в синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах. И крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее взгляд, без всякого смущения объяснил:

— Всегда хотелось, знаешь, этак вот по городу пройтись… Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы набекрень ее на буйну голову надеть, и — гоголем…

— Найдем, Иваныч,- Бобрец водрузил на стол жбан, содержимое коего назвал медовухой.- А пока что, как заведено после баньки и не нами…

Стол, признаться, был побогаче, чем те, за которыми Анастасия сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей подслащенной водичкой, но вскоре в голове зашумело, и Анастасия оценила коварство напитка. Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалоСь неуместным. Ъна частенько ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила в эти минуты жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом дождь, все слова, что были тогда сказаны. Опустила глаза. Неожиданно для себя сказала Бобрецу:

— Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города нет…

Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода сказал:

— Знаешь, Настасья, жизнь вообще-то не так чтобы уж полностью безоблачная… Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники, да до этого много воды утечет. Словом, бывает всякое. И люди бывают всякие. Однако стараемся…

— Вы мне вот что объясните,- сказала захмелевшая Анастасия громко и решительно: — Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот такой вопрос меня гнетет…

Бобрец развел руками:

— Тут уж я судить не могу. Древний- вот он сидит.

Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую беззаботность.

— Ох уж эта Настасья,- сказал он наконец.- Иногда бьет в самое яблочко… По-моему, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, кажется, совсем не в том, чтобы быть похожими на Древних… на нас, то есть. Одним словом, жить бы мне хотелось не в вашей Империи, а тут. А тебе?

— Там моя родина,- сказала Анастасия.- Там…

— Гости мои дорогие!-сказал Бобрец.- Я, признаться, к ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет братишка — он у меня, ученым и звездочетом будучи, к ученым мыслям имеет прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте-ка, как после честной баньки, идет?

Он подпер широкой ладонью щеку и запел:

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…

Он пел чистым и звонким голосом, и все сидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая, подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюся жизнь. Она пригорюнилась, подумав со щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, чем бы могла похвалиться, чем стоило гордиться. Украдкой посмотрела по сторонам — Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестела слеза.

— А ну! — Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыгнули кубки.- Огорчил я вас, гости дорогие! Пора и повеселить!