Реквием по больному разуму

Димон смотрел на меня выжидательно, терпеливо. Он ждал вопросов. И я продолжил:

– И в чем же тогда заключается моя работа?

– Ну, вот это уже деловой разговор. Видишь ли, человек по сути своей несчастен. А это, – указал он на сахар. – благо. Благо, которое мы ему можем предоставить, чтобы помочь легче переносить душевные страдания. Я вложился в это дело, и, надо сказать, неплохо вложился. Существует уже целая группа людей, готовых помочь мне. Ещё немного и количество этого продукта станет достаточным, чтобы сделать больше людей счастливыми. Наша часть работы – это реклама, пиар, и, разумеется, поставка. Нас не очень много, Сань. Какое-то время придётся поработать и грузчиком, может быть. Но сам ты уже ощутил – оно того стоит.

Я не увидел тогда в его словах подвоха. Глупец. Нельзя было осчастливить всех людей на Земле, но я слишком поздно понял это, и дал своё согласие.

– И сколько… – начал я.

– Я знал, что тебе будет мало самого ощущения, – рассмеялся он, – будь уверен, ещё немного, и ты будешь получать круглую сумму…

Когда я ушёл оттуда, была уже половина одиннадцатого. Как быстро пролетело это время.

Не знал я, чем себя занять… Знаете это чувство, когда в жизни внезапно все налаживается, но вы не можете в полной мере этого осознать, и в итоге начинаете делать глупости? Мне хотелось рассказать всем о том, что я сегодня почувствовал и одновременно хотелось сдержать это в тайне. Потому я решил пойти в какое-нибудь пивное заведение и провести там вечер, ни с кем не разговаривая. Я дал себе слово, что не буду ни с кем говорить, для моей тайны это было бы слишком опасно. И там мне суждено было вмиг отказаться от своей клятвы, ведь я увидел там его. Виктор, поникший, сидел за столом, в его руках был стакан.

Я незаметно присел, кашлянул, и он поднял голову, как-то странно вздрогнув и отодвинув от себя жидкость.

– Я, если честно, никогда не пил… – неуверенно сказал мне он, – года три назад я случайно попал в компанию студентов, пьяных настолько, что они едва держались на ногах. Мне показалось это омерзительным, и я был уверен, что никогда не притронусь к алкоголю. И тут, когда моя жизнь уже почти окончена, я могу…

Мне стало больно. Повторюсь: раньше он никогда не показывал своего горя.

– Не говори так, быть может, операция…

Он оборвал меня жестом.

– Дядь Саш… Не поможет мне никакая операция. Поздно уже, и вы знаете это. Хватит, – хрипло прошептал он.

Мы помолчали. Он покосился на часы, и на мгновение я заметил в его синих глазах ужас. Я уже знал, что для умирающего человека самое страшное – это смотреть, как идут часы. Как уходит его время.

– А я хотел… доктором быть… – прошептал Виктор.

– Это прекрасная профессия, – сказал я.

Мне стало очень стыдно. Стыдно за то, что он умирает, а я остаюсь. За то, что я – такой примитивный, живу без болезней уже четвёртый десяток лет, а он – такой молодой и амбициозный, должен умереть в палате, среди хрипов и стонов, на руках у своей рыдающей матери. Стыдно за то, что я никак не могу ему помочь. Обычно, когда люди переживают финальную стадию фатальной болезни, им начинают внушать, что смерть, в общем-то, не страшна. Я ничем не болел и потому, наверное, не могу судить об этом, но мне кажется, что умирать всё-таки страшно, что бы там ни говорили. Даже прожив замечательную, полную впечатлений жизнь, все равно страшно.

Я посмотрел на Витины руки и вновь почувствовал себя беспомощным – они были тонкие, как палки. Я видел его красивые бицепсы года два назад. Рак сожрал все. Его лицо было бледным, щеки – впалыми, глаза – тусклыми. Жизнь уже почти покинула его. Он пока ходил, но мы знали, что это ненадолго. Алкоголь, ну конечно. Если он будет пить, он умрёт ещё быстрее. А может, так даже лучше? Для него. Часто ведь безнадёжно больным дают наркотики в последние минуты жизни, просто чтобы они не мучились. Нет, нет, я не мог так с ним поступить. Я не мог так поступить… Не мог!

– Я не хочу просто так уйти. Может, есть что-то, что правда сделает меня нужным? – спросил он.

Я ему сказать должен был правду:

– Нет.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Или я просто не заметил. Я поднялся и вышел на улицу. Я пребывал в отвратном расположении духа. Что-то грызло меня изнутри. Вокруг никого не было… Вдруг мне стало плохо. Пока меня рвало, я не мог ни о чем думать… Я не запомнил, как добрался до дома.

«4»

– Бери эти ящики, – указал мне Димон.

Я был послушным роботом, марионеткой в руках волшебника, которого я боготворил. Первый день мы занимались загрузкой фургона. Оказалось, что сахара было произведено уже очень много, и пока мой новый босс занимался маркетингом и рекламой, я сам помогал ему с организационными вопросами.

– Эй, – крикнул я, вытирая пот со лба, – я не думал, что это может затягивать. Ненавидел нагрузки в школе.

– Стой, я сейчас вернусь, – сказал Димон.

Я поставил ящик с сахаром и оперся о стену. Зазвонил телефон. Номер был незнакомым.

– Я подавилась обезболивающим и чуть не умерла… – резко выдохнул молодой женский голос на том конце, – похоже, что даже лекарство хочет моей смерти.