Реквием по Homo Sapiens. Том 2

— “Дух” означает то же, что и “дыхание”. Дыхание жизни, так? Барашек, которого я съел, впитал в себя много воздуха, миллионы глотков. Что может быть живее этого барашка, бегавшего по траве под желтым солнцем Аудуна? И куда делась вся эта жизнь, когда его зарезали? Никуда, потому что ничего не теряется. Он отдал свою благословенную жизнь, чтобы я тоже мог жить и пылать. Его жизнь, его дух, живший в плоти, — все это теперь перешло в меня, чтобы я мог создать еще больше жизни. Что же может быть духовнее этого?

Такие речи озадачивали и пугали последователей Мэллори Рингесса, желавших видеть своего бога таким, каким, по их разумению, полагалось быть богу. Но Мэллори Рингесс никогда не поступал согласно мнению других, и Данло тоже.

Быстро восстановив свою огромную жизненную силу, он вскочил с постели и занялся многочисленными стоявшими перед ним задачами. Вопреки протестам божков он покинул Старый Город и поселился в Академии, на вершине более высокой из двух Утренних башен. Да, он, конечно, Светоч Пути, сказал Данло, но он к тому же и глава Ордена — и как таковой должен жить среди мастеров и кадетов пилотского колледжа Ресы, где когда-то учился сам.

Утром 53-го числа он послал за Бардо, который последние дни утверждал себя в качестве Главного Пилота. Он все еще оставался командующим флотом Содружества, а Содружество было создано, чтобы сражаться с рингистами Ордена, и это двойное главенство составляло для него довольно конфликтную ситуацию. Как раз для того, чтобы разрядить напряжение между Орденом и Содружеством — и по другим причинам тоже, — Бардо взобрался в тот день на Южную Утреннюю башню.

— Паренек! — воскликнул он, обнимая Данло. Его большие карие глаза смотрели на Данло странно — с пониманием и немалой долей иронии. — Рад видеть, что ты снова стал самим собой.

Данло улыбался Бардо, а Бардо улыбался ему. Комнаты Данло занимали почти весь верхний этаж башни. Их венчал великолепный клариевый купол, открывающий широкий вид на Академию, но вещей здесь было очень мало. Данло попросил прислуживающих ему послушников принести фравашийский ковер, меховой спальник, шахматный столик из Хануманова кабинета, компьютер-образник, кофейный сервиз, несколько горшков с комнатными цветами — больше ничего.

Большая комната из-за этого казалась голой, как пещера.

— Скудная у тебя обстановка, — сказал Бардо. — Ни стула, ни кушетки, даже сесть некуда. Хотя Данло ви Соли Рингесс всегда терпеть не мог стульев, правда?

Данло снова улыбнулся, а Бардо стиснул его в объятиях и треснул по спине.

— Данло, Данло — ведь это же ты, ей-богу!

Данло со смехом кивнул.

— Я ведь говорил, что мы встретимся снова, даже если нас будут разделять миллион звезд и все легкие корабли Невернеса?

— Да, ты говорил, но я не смел тебе верить. Ах, Паренек, до чего же я рад, что тебя вижу!

Бардо напоследок хлопнул Данло по спине и заглянул ему в глаза.

— Ты знал, — сказал Данло, приглашая Бардо сесть с ним на ковер. Бардо, как черный лебедь, складывающий крылья, подобрал свой шешиновый плащ и уселся. — Знал с того момента, как увидел меня в соборе, да?

— Знать-то я знал, но полностью уверен не был. Пока не увидел у мастера Дагейма кольцо твоего отца.

Данло взглянул на черный ободок у себя на пальце. Бардо хранил это кольцо, доверенное ему Мэллори, у себя, а потом отдал его Данло в Святыне Послушников, много лет назад.

— Все дело в твоих проклятых глазах, — сказал Бардо. — У кого еще они могут быть такими синими и у кого еще из них хлещет такой окаянный свет?

— Говорят, у отца глаза были такие, что он смотрел людям прямо в душу — даже воинам-поэтам и цефикам.

— В душу, говоришь? Ладно, будем надеяться, что глаза тебя не разоблачат. Никто, кроме Бардо, не знал настолько близко и твоего отца, и тебя.

— Это верно. К тому же я никого не намерен подпускать к себе близко, кроме тебя и еще нескольких человек.

— И кто же эти несколько?

— Малаклипс Красное Кольцо с Кваллара. Братья Гур и еще пара каллистов. Старый Отец, само собой. И Тамара, если я найду способ встречаться с ней, не вызывая подозрений.

— Тамара! Так она жива? Слава Богу! Все ли у нее хорошо? Как ты нашел ее, Паренек?

Данло рассказал ему о своем переходе от Шейдвега до Невернеса и о многом из того, что случилось потом, вплоть до столкновения с Хануманом в соборе. Перемежая свою повесть большим количеством чашек черного кофе, он рассказал, как убил медведя, и о смерти своего сына.

— Не знал, что у вас с Тамарой был ребенок, — покачал головой Бардо. — Ох, горе, Паренек, горе.

Данло умолк, тихо дыша и глядя на пар над чашкой.

— Ты правда убил Ханумана? И воинов-поэтов тоже?

— Да.

— Ты, должно быть, ненавидел его всеми своими клетками.

— Да. Почти так же сильно, как любил.

— Эх, горе. Горе, что это тебе выпало его убить, хочу я сказать. Но этим ты спас нас всех.

— Нет. Битву выиграл ты со своими пилотами.

Бардо поглядел сквозь купол на синее небо, где солнце затмевало сияние десяти тысяч других звезд.