Реквием по монахине

Тэмпл. Нет. Дайте мне рассказать. Я встретила этого Рыжего и влюбилась в него. Какого рода любовью, я еще не знаю, но я все время писала ему письма.

Губернатор. Любовные письма?

Тэмпл. Да. Я была очень благодарна. Я хочу сказать: благодарна ему за любовь. Я ему писала каждый раз, как он должен был прийти или когда он почему-либо не приходил...

Губернатор(к Тэмпл). Продолжайте, миссис Стивенс. Вы остановились на письмах.

Тэмпл. Письма. Да, это были прекрасные письма. Я хочу сказать... они были хорошо написаны. (Все время пристально смотрит на губернатора.) Вот все пытаюсь и никак не могу начать... Словом, письма были такого рода, что женщина, хотя она писала их любовнику восемь лет назад, не захочет, чтобы они попались на глаза ее мужу, какого бы мнения он ни придерживался о прошлом своей дорогой супруги. (Заметно, что она делает над собой усилие.) Отличные письма, несомненно лучше, чем можно было ожидать от «дебютантки». Не знаю, сколько я написала этих писем, но и одного было бы достаточно. Так все и началось.

Губернатор. И преступление Нэнси связано с этим?

Тэмпл. Да. Вы, несомненно, знаете, что такое шантаж. Письма появились вновь два года тому назад. Как, каким образом их выкупить? Женщины, подобные Тэмпл Дрейк, когда надо уничтожить улики, первым делом заводят роман с шантажистом.

Стивенс(к Тэмпл, тихо). Да, все произошло именно так.

Тэмпл. Я писала письма. Человек, которому я их писала, умер. Я вышла замуж за другого, и жизнь моя устроилась, или, по крайней мере, я думала, что она устроилась. У меня было двое детей, и мне казалось, что я забыла историю с письмами. Но они вновь появились, и я поняла, что это не так.

Губернатор. А этот молодой человек, этот Рыжий, — отчего он умер?

Тэмпл. Естественной смертью. Я хочу сказать: естественной для людей его породы. Его убили выстрелом из машины в то время, когда он шел по переулку, чтобы забраться в мою комнату по водосточной трубе. Да, у нас было назначено тайное свидание, первое, о котором Попи не знал. Это был первый и единственный раз, когда мы думали, что встретимся без участия Пучеглазого. Нам хотелось забыть обо всем, что не касалось нашей любви.

Губернатор. Вашей любви? Рыжий любил вас?

Тэмпл. Да, он любил меня. Но его убили в тот момент, когда он шел ко мне, в тот самый момент, когда он больше всего думал обо мне, а я о нем, когда я ждала, что вот-вот, через минуту, он будет со мной, в моей комнате, где я принимала другого, не любимого. Дверь заперта на ключ, и, наконец, мы одни, никого больше, кроме нас двоих. И вот все кончилось! Как будто ничего и не было, никогда не существовало ни публичного дома, ни девиц, ни Пучеглазого. (Она говорит быстрее.) Потом Пучеглазого арестовали по обвинению в убийстве и приговорили к смертной казни. Все, что случилось потом, мне было глубоко безразлично: встреча с отцом, с братьями. Я провела год в Европе, в Париже. Все мне было безразлично и там.

Стивенс. Но той же зимой Гоуен приехал в Париж, и вы поженились.

Тэмпл(покорно). Да. В посольстве. И затем был прием в отеле «Крийон». Не говоря уж о новом лимузине и вилле в мавританском стиле в Кап-Ферра. Словом, все, что требовалось, чтобы выветрилось американское прошлое. Но, по правде говоря, выветрить его мы собирались с помощью чего-то другого. Мы думали, что достаточно будет самой свадьбы, самой брачной церемонии. Достаточно будет нам вместе преклонить колена: «Мы согрешили. Прости нас, господи», И тогда придет мир, забвение, любовь, — все то, в чем я потерпела неудачу. (Она опять колеблется, затем говорит отрывисто, скороговоркой.) Любовь... Но мы думали, что нас соединит нечто большее, чем любовь. Трагедия привязала нас друг к другу. К тому же я рассчитывала не только на трагедию и любовь. Есть еще одна сила, которая может соединить два человеческих существа, — это прощение. Да, я надеялась на взаимное прощение. Оказалось, что простить легко, но трудно согласиться быть прощенным.

Стивенс. Особенно когда мужчина наделен непомерным самолюбием.

Тэмпл. Гэвин!

Стивенс. Вы это хорошо знаете. Самолюбие вашего мужа способно разрушить все. Если вирджинский аристократ забывает закрыть за собой дверь и его застают сидящим в туалете, он страдает только из-за уязвленного самолюбия. Нет, Гэвину не свойственно прощать. Почти целый год он спрашивал себя, действительно ли он отец ребенка.

Тэмпл. Господи боже мой!

Губернатор. Пусть она сама расскажет, Гэвин.

Тэмпл. Расскажет... Вы называете это «рассказывать»? Почему же это так больно? Но сейчас будет легче, сейчас речь пойдет о Нэнси. Мы вернулись в Джефферсон. К себе, вы понимаете. Не боясь скандала, стыда, глядя на вещи очень просто. Ох! Нет, я больше не могу. Скажите ему сами об этом, дядя Гэвин.