Реквием по монахине

Гоуен(смешивая виски с содовой). Ну, разумеется, чокнется. Ничто ему не помешает. Да и почему он должен питать жалость к отцу? В глазах закона мужчинам не полагается страдать. Закон милостив только к женщинам и детям. Особенно к женщинам, особенно к цветным проституткам, к тем, кто убивает детей, рожденных белыми. (Протягивает стакан Стивенсу.) Итак, почему мистер Стивенс, адвокат защиты, должен жалеть мужчину или женщину, которые по чистой случайности являются его родственниками, а также родителями убитого ребенка!

Тэмпл(строго). Довольно, Гоуен!

Гоуен. Прости. (Поворачивается к ней и видит, что в руках у нее ничего нет.) Ты не пьешь?

Тэмпл. Нет, благодарю. Мне бы хотелось молока.

Гоуен. Молока? Очень хорошо. Горячего, конечно?

Тэмпл. Да, если можно.

Гоуен. Разумеется, можно. Я уже поставил на огонь кастрюлю, когда ходил за виски. Как видишь, я думаю решительно обо всем. (Направляется в столовую.) Кстати, не выпускай дядю Гэвина, пока я не вернусь. Если понадобится, запри дверь на ключ.

Гоуен выходит. Тэмпл и Стивенс сидят молча, пока не хлопает дверь в буфетной.

Тэмпл(быстро, строго). Так что вам известно? (Еще быстрее.) Только не лгите! Вы же знаете, время не ждет.

Стивенс. Время не ждет? Почему? Потому что ваш самолет улетает сегодня вечером? Но у Нэнси еще есть время. Четыре месяца. Ее повесят только тринадцатого марта.

Тэмпл. Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать... Вы — ее адвокат, вы можете видеть ее ежедневно... Какая-то негритянка и вы, белый... Вы могли заставить ее говорить... Запугать ее. Подкупить щепоткой кокаина или стаканом спиртного. (Внезапно она умолкает, пристально смотрит Стивенсу в глаза с удивлением и каким-то отчаянием; голос ее понижается до еле слышного шепота.) Боже мой! Неужели она вам ничего не сказала? Не верю. Вам, значит, ничего не известно, и, стало быть, это я, я должна рассказать?.. Нет, нет, не могу поверить. Это невозможно!..

Стивенс. Невозможно? Почему же? Нет, она мне больше ничего не сказала.

Тэмпл. Я вам не верю. Но это ничего не меняет. Что вы хотите узнать? Скажите мне только, как, по-вашему, все это произошло.

Стивенс. В ту ночь у вас был мужчина.

Тэмпл(прислушивается, затем делает шаг к Стивенсу). Вот как?! Нет, у меня не был мужчина в ту ночь. Я могу это доказать, слышите? Я вам уже говорила это, и вам не удастся ничего из меня вытянуть. Разумеется, вы могли бы потащить меня в суд, привести к присяге. Хотя ваши присяжные заседатели не очень-то любят забавы ради устраивать подобное испытание матери, на которую обрушилось такое горе. Но вы на это были бы способны. (Меняя тон.) Простите, дядя Гэвин. Мне очень жаль, но, видите ли, это невозможно; я не смогу говорить. Нет! О нет, я не в силах рассказать. (Хлопает дверь буфетной.) Сейчас я оставлю вас наедине с Гоуеном. Да, я уйду сейчас наверх и буду ждать в своей комнате. Я уверена, у вас найдется о чем поговорить.

Она умолкает. Входит Гоуен, неся маленький поднос со стаканом молока. Подходит к столу.

Гоуен. О чем вы говорили?

Тэмпл. Ни о чем. Я сказала дяде Гэвину, что в его манерах есть что-то от прежних вирджинских джентльменов, что-то такое, что есть и у тебя. Должно быть, вы оба унаследовали это от своих предков. (Смотрит на них.) Прекрасное наследство. Пойду приготовлю Бюки ванну и накормлю его ужином. (Дотрагивается до стакана, чтобы проверить, горячее ли молоко.) Спасибо, мой дорогой.

Гоуен(Стивенсу). Видите, — самая подходящая температура. Великолепный сервис! Вот как меня выдрессировали!

Он внезапно умолкает, наблюдая за Тэмпл: она стоит безучастная, застыв со стаканом молока в руке. Гоуен подходит к ней и целует. Она вся сжимается, принимая его поцелуй. Затем, со стаканом в руке, идет к двери, ведущей в холл.

Тэмпл(Стивенсу). Всего хорошего, дядя Гэвин. Мы не увидимся до июня.

Стивенс. До тринадцатого марта, может быть?