Реквием (СИ)

Через короткое время сел на лед, вытянув и раздвинув ноги. Так сидят на дорогах, беспомощно упавшие, пьяные. Опершись на чью-то руку, встал. Кто-то из пациентов помог дойти до приемного отделения. Вот и реанимация. Словно нечистая сила, что-то пронесло его мимо белоснежных, недавно замененных стеклопакетных дверей реанимации. Поднялся на свой, второй этаж. Медленно шагая по коридору детского отделения, почувствовал, что кто-то потянул его за рукав куртки вправо, в столу поста дежурной медсестры. Повернул голову. Никого. Да-а…

Вошел в кабинет. Глаза Надежды Ивановны, медицинской сестры, стали круглыми:

— Сказали, что вы в реанимации. Несколько человек приходили друг за другом. Рассказали, что удар был таким, что был слышен очень далеко, за перекрестком. Я собралась в реанимацию.

Помолчав, Надежда Ивановна добавила:

— А еще сказали, что после такого удара Единак уже не сможет выйти на работу вообще.

В тот день сотрудники приходили и смотрели на него, как на редкий музейный экспонат. Снова фуросемид, аскорбинка, глюконат кальция, кавинтон, сермион, потом фезам… Амбулаторно… На работе…

Через несколько дней, вернее ночей, было единственное сновидение. С мучительным вниманием рассматривал пленку с результатами компьютерной томографии. Не видел ничего, даже собственного черепа. Просто большой блестящий лист пленки и одна чернота. Просто нет головы. Боялся повторения такого сна, превращения его в навязчивый. И он перехитрил его! Сам не знает, кого… Не себя ли…?

Не стал ждать повторного подобного сновидения. На следующий же день поднялся в рентгенкабинет. Была произведена рентгенография черепа в двух классических проекциях. Рентгенолог лаконично написал: Нарушения целостности костей черепа не обнаружено. Другой патологии полости черепа нет.

Почему-то вспомнилось расхожее выражение:

— Были бы мозги — было бы сотрясение…

Тот год был роковым. Еще через два месяца, двадцать девятого мая, поскользнувшись на мокром осклизлом бетоне, упал, простите, на мягкое место. Упал, сложившись с наклоном вперед, не успев в очередной раз выставить, чтобы смягчить удар, руки. В позвоночнике что-то громко хрустнуло, противно коротко заскрипело. Дикая боль в ногах. Полностью перекрыло дыхание, как при ударе под дых. Потом боль в ногах стала меньше. Забегали мурашки, закололи тысячи иголок.

Попробовал пошевелить пальцами стоп. Шевелятся. А встать еще не мог. Кричать, звать Таню бесполезно. Не услышит. Да и голос куда-то делся вместе с дыханием. Повернулся и лег на бок. Так легче. Цепляясь пальцами за решетки клеток, медленно поднялся. Стою! С импровизированной тростью из палки бузины добрался до крыльца. Вошел в дом.

— Что случилось? Ты чего такой бледный? Ты никогда не был таким!

Немного полежал. Таня помогла натянуть брюки. Оделся. Когда садился в машину, показалось, что где-то выше поясницы опять заскрипело. Завел автомобиль.

Против обыкновения, дождался лифта. Поднялся на шестой этаж. Рентгенография поясничного отдела позвоночника в двух проекциях. Рентгенолог Виктор Васильевич долго озабоченно и молча изучал снимки. В это время вошел Василий Васильевич, травматолог. Взглянув, вынес вердикт:

— Компрессионный перелом третьего поясничного позвонка. Четырехугольное тело позвонка превратилось в трапецию, самая короткая сторона которой направлена кпереди.

— Надо ложиться в травматологию. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. — сказал многоопытный Василий Васильевич.

Лечь в отделение отказался. Больниц в качестве пациента не выносил. Просто не мог. Не его атмосфера.

К машине провожали невропатолог Родион Иванович и, случайно вышедший, гинеколог Василий Георгиевич.

— Может ляжешь все-таки? Не шути!

— Нет!

Когда, сгибаясь, садился за руль автомобиля, снова раздался скрип, который ясно услышали коллеги. Василий Георгиевич слегка побледнел. Родион предложил:

— Подвезти тебя домой?

Почему-то отрицательно покачал головой. Наверное, верил себе больше…

Завел двигатель. Тихо поехал домой. А по поликлинике понеслось, уже авторитетное:

— В этот раз Единак уже не выйдет на работу! Точно!

Пролежал дома целых четыре недели. Это был такой длинный месяц! Так медленно тянулось время!

После трех травм в течение полугода, с тремя суровыми приговорами после каждой, проработал еще четыре года.

В данную минуту пишет. И чувствует себя счастливым.

Головная боль стала редкой. Посещает она, непонятно почему, точно в полнолуние по лунному циклу в 28 — 29 дней. К боли привык и научился с ней жить и справляться. Гемианопсия прошла, но навсегда осталась полная глухота справа, шум водопада, завывание ветра и гудение телеграфных проводов. Особенно длинными зимними ночами.

А огромный сияющий золотой купол на Храмовой горе не кажет себя уже несколько лет. Немного жаль… Грустно расставаться с непридуманной собственной сказкой…

Сон шестой Последний полет

— Вы летали когда нибудь во сне?