Реквием в Брансвик-гарденс

– A ведь он даже не подумал о том, что Парментер может оказаться невиновным… Это вполне возможно, окончательных улик нет, да и сам он отрицает свою вину. – Повернувшись, шеф снова направился к окну и проговорил, не отводя глаз от Питта: – Смизерс не имел права делать выводы без достаточных на то доказательств. Если мы откажем Парментеру в судебном рассмотрении его дела, даже если он сам захочет этого, то будем виновны в жуткой несправедливости… непростительной несправедливости, ибо на нас лежит ответственность за соблюдение и исполнение закона. Если мы не сумеем сделать этого, кто будет надеяться на закон?

Он посмотрел на Питта едва ли не с вызовом, хотя произносил эти слова его собственный гнев.

– Итак, мне приказано продолжать расследование? – уточнил суперинтендант.

– Разве вы отказывались от дела? – удивился Корнуоллис.

Его подчиненный улыбнулся:

– Нет, не отказывался, однако я ведь мог и не сообщать вам об этом новом факте… в том случае, если это поставило бы вас в затруднительное положение.

– Благодарю за такт, – ответил Джон с тенью улыбки. – Однако я не ищу защиты от собственной ответственности и потому приказываю вам сделать все возможное, чтобы установить истину… святую истину о том, что произошло в Брансвик-гарденс. Если вы считаете уместным, могу предоставить вам этот приказ в письменном виде.

Дождь за окном стих.

– Спасибо, однако я считаю это как раз неуместным, – ответил Томас. Он хотел проявить такт, но его начальник подчас не понимал необходимости тонкой игры.

– Отрезок прямой не всегда бывает кратчайшим расстоянием между двумя точками, – добавил суперинтендант.

В глазах Корнуоллиса вспыхнула искорка понимания, однако его гнев на Смизерса был еще слишком горяч и не позволял ему расслабиться.

– Идите любым путем, который сочтете нужным, – проговорил он. – Но добейтесь результата! Вам все понятно?

Питт малость подобрался:

– Да, сэр. Буду докладывать вам, как только узнаю что-то определенное.

– Исполняйте. – Помощник комиссара набрал в грудь воздуха, словно бы намереваясь что-то сказать, но передумал и лишь пожелал Томасу удачи.

Получить новые показания было практически невозможно. Питт не мог представить себе, каким образом можно узнать, кто был отцом ребенка Юнити – во всяком случае, до того, как ему удастся еще раз опросить всех домочадцев Рэмси. Доминика он знал по прошлым дням, хотя в последние шесть-семь лет их знакомство прервалось, и за это время в жизни Кордэ произошло немало всякого. По чести говоря, Томас считал абсолютно несправедливым судить человека по тому, каким он был, и не учитывать настоящее.

Следует также поближе познакомиться с Мэлори Парментером. У суперинтенданта не было особых оснований подозревать его, если не считать пятна на домашних туфлях Юнити, однако умолчание о том, что она заходила в оранжерею, было вполне понятным, пусть и детским, лишенным достоинства или зрелости суждения, которого следовало ожидать от человека, готовящегося стать священником любой веры.

Однако начинать нужно было с подробного ознакомления с личностью Рэмси Парментера. Если он действительно настолько близок к умственной или эмоциональной неуравновешенности, каковую предполагало убийство мисс Беллвуд, то на его личности должны были остаться соответствующие следы, которые следовало найти и понять.

Вторую половину вчерашнего дня Томас потратил на розыски тех, кто мог знать Рэмси в течение долгих лет. Телман сумел найти его университетского друга, ныне проживавшего в Хайбери, на окраине Лондона, и договорился о том, чтобы они с Питтом встретились.

Суперинтендант сел на поезд до станций Айлингтон и Хайбери, a затем нанял экипаж, который доставил его в тихую резиденцию преподобного Фредерика Гловера, находящуюся в Абердин-парке возле церкви Святого Спасителя.

– Чем могу помочь вам, сэр? – осведомился Гловер, провожая гостя в небольшой и тесный кабинет. Все стены его были заставлены книгами, если не считать крошечных окошек в глубоких нишах, выходивших на сад, уже пестревший первыми цветами в сени деревьев и поросших мхом стен. В любое другое время Питт принялся бы расспрашивать хозяина о саде и, быть может, даже усвоил бы один-другой аспект садоводческого мастерства – ибо за цветами и деревьями здесь ухаживали с любовью и радостью. Однако дело, которое он вел, в данный момент полностью исключало все прочее.

– Насколько мне известно, вы учились в университете вместе с Рэмси Парментером, – начал Томас, принимая приглашение сесть в большое, крытое коричневой кожей кресло, вполоборота обращенное к окну.

– Да, – согласился Фредерик. – Я уже говорил это вчера вашему человеку.

Он посмотрел на полицейского кротким взглядом. Гловеру было уже под шестьдесят, годы наделили его брюшком, а волосы его далеко отступили к затылку. Лицо священника показалось суперинтенданту приятным, разве что нос у него был, пожалуй, чересчур длинным. В молодости он, бесспорно, был вполне обаятельным. Черты его лица украшала природная доброта, в которой не было и тени глупости.

– А почему вас так интересует Рэмси Парментер? – поинтересовался он.