Реквием в Вене

— Да-да. Восхитительная девушка, и я склонен полагать, что она тоже без ума от меня. Я путешествовал с ней и ее семьей по Италии этой весной, и между нами определенно возникло некое притяжение… Прогулки в Венеции по площади Сан-Марко… Но без препон тоже не обошлось. Карл… я имею в виду Молла, не вас…

— Отчим не одобрил.

Климт печально кивнул головой:

— Буржуазные условности. Должен вам сказать, Альма умеет владеть и своим умом, и телом. Любое другое прелестное юное создание уже делило бы ложе со мной. — Он глубоко и горестно вздохнул.

Вертен достал свои карманные часы: без пяти двенадцать. Он еще мог успеть домой к обеду вовремя.

— Так что вы хотели рассказать мне о барышне Шиндлер?

— Да, об этом. Похоже на то, что у нее склонность к мужчинам более зрелого возраста. Ее последняя цель — Малер.

— Я видел вас с ним. Новый приятель?

— Не совсем в моем вкусе, если вам известно, что я имею в виду.

— Нет. На самом деле нет.

— Мы просто шли сюда пешком вместе. Всю дорогу до кладбища он жаловался, какой елейной была надгробная проповедь преподобного Циммерманна в епископальной церкви, как хор «Мужского общества пения», исполнявший песнопения без музыкального сопровождения, закончил на полтора тона ниже, чем начал. Будто хоронили его самого. Такой вот человек.

Вертен не очень был уверен в том, что имел в виду Климт, но не оставил попытки вытянуть из него более подробные сведения:

— Так они близки, Малер и Альма Шиндлер?

— Едва ли. Она только видела его издалека, но клянется, что этот человек создан для нее. А если Альма чего-то захочет, она это получит.

— Похоже на то, что с этой силой надо считаться. Но какое отношение все это имеет ко мне?

— Вот здесь-то и начинается интрига. Альма хочет, чтобы частный агент выполнил «некоторое расследование», как она загадочно выражается. Это создание больше не желает ничего говорить, но, наслушавшись моих рассказов, восхваляющих вашу непревзойденность в подобных вещах, барышня отчаянно жаждет встретиться с вами.

Вертен на мгновение задумался. Все это звучало очень малообещающе, похоже на то, что девица хотела, чтобы кто-нибудь последил за Малером, дабы выяснить, не завел ли он шашни на стороне. Поденная работа самого низкого пошиба.

— Я бы счел это большой любезностью, — добавил Климт.

Художник всем своим видом выражал столь страстное желание, что Вертен сдался.

— Хорошо, полагаю, вы можете сказать ей, что я назначаю встречу в моей конторе. Посмотрим, смогу ли я помочь ей чем-то.

— Прекрасно, Вертен. Вы что же, покидаете свои завещания и доверенную собственность?

— Скорее, временно прекращаю заниматься ими.

— А как поживает ваша чудесная жена? Мне так жаль, что я не смог присутствовать на свадьбе. Видите ли, это произошло именно тогда, когда я был в Италии.

— Это было отпраздновано в узком кругу, — поспешил сообщить ему Вертен. В столь узком, что его собственные родители не удостоили новобрачных своим посещением, запротестовав, что это была скорее гражданская, нежели церковная церемония.

— Передайте ей мои наилучшие пожелания. Резвая кобылка.

Вертен не был уверен в том, что Берта будет в восторге от этого лошадиного сравнения, но вполне понял ощущения Климта.

— Так оно и есть. Я — счастливый человек.

Вертен собрался заплатить за свой кофе, но Климт движением руки остановил его:

— Прошу вас, Вертен. Не обижайте меня.

Пока Вертен забирал свою шляпу и перчатки, художник вернулся к остаткам пирожного.

Уже на грани прощания адвокат вспомнил:

— Ах да, Климт…

— Я помню. Помню, приятель. Вы найдете чек в почте. Или он будет там завтра.

Глава вторая

«Климт был прав, — подумал Вертен. — Красавица».

Альма Шиндлер сидела за столом напротив адвоката в его конторе. Жена адвоката, Берта, которая теперь исполняла роль секретаря с неполным рабочим днем, расположилась в углу, за молодой женщиной и справа от мужа, приготовившись вести записи.

Головка фройляйн Шиндлер была увенчана шляпой с перьями, явно из аристократического магазина Хабига на Хауптштрассе[15] в Виднере,[16] которая скорее более пристала даме зрелых лет, нежели девятнадцатилетней девушке. Когда она сняла шляпу, то явила взору свои густые волосы, причесанные по общепринятой моде того времени: уложенные высоко на голове с изобилием волн и локонов. На девушке было белое платье, украшенное аппликацией, кружевом и вышивкой, с высоким воротником и рукавами-буфами. Поверх него был надет плотно облегающий шелковый жилет кремового цвета с темными полосками. Вертен не особо доверял своей памяти в подобных вопросах, но ему вспомнилось, что он видел подобный туалет в изысканном салоне готового платья Фурнье на Грабене.[17]

В общем, барышня производила впечатление элегантно одетой городской дамы. Однако когда это создание открывало рот, то казалось, что разговариваешь с опередившим свое развитие подростком. Ее познания явно были обширны, но она слишком стремилась продемонстрировать их. В общем, девушка выглядела слишком деятельной для эпохи, которая восхваляла в женщинах из общества сдержанность и нечто вроде усталой пресыщенности.