Реквием в Вене

— В таких случаях рекомендуется, чтобы мудрый расследователь ограничил свой выбор числом, которое можно одолеть, — пробубнил Гросс, пережевывая пищу. — Я бы рекомендовал на текущее время отставить господина Малера на заднюю конфорку. — Он вытер масленые губы полотняной салфеткой. — Воспользуемся кулинарной метафорой.

— Берта будет разочарована, — пожал плечами Вертен. — Она очень детально разработала дорожку в прошлое Малера, в особенности с этими сведениями, полученными вчера от госпожи Адлер.

— Эта информация лежала под спудом десятилетиями, — изрек Гросс. — Она вполне может подождать еще несколько дней или недель, пока мы займемся кончиной Брамса и Брукнера. Мой отъезд в Черновцы тоже можно отложить. В конце концов, семестр закончился, а Адель все еще нежится в Париже.

Таким образом, предположил Вертен, Гросс запрашивал право на дальнейший постой у него на квартире, чтобы иметь возможность продолжать расследование. Вертен даже не потрудился дать ответ на эти доводы. Вместо этого он спросил:

— И как же вы планируете продолжить расследование?

— Скажем, явной отправной точкой является ваш приятель, господин Краус. Похоже на то, что он знаком со всеми сплетнями, которые в этом прекрасном городе сходят за новости.

— О каких «существенных предметах» вы говорите? — спросил Карл Краус несколько позднее этим же днем.

Они сидели в редакции журнала «Факел» на Максимилиантштрассе, 13, за одну улицу от Ринга и как раз по ту сторону от Придворной оперы. Таким образом, Краус располагался в самом центре Вены. Несмотря на впечатляющий адрес, журналист ютился в тесном и загроможденном угловом помещении, где стоял небольшой письменный стол и потертый кожаный диван у стены, заваленный старыми экземплярами «Венской газеты», «Новой свободной прессы», «Листка для иностранцев», «Венской моды» и «Немецкой газеты». Вертен и Гросс пристроились на двух весьма неустойчивых стульях с прямыми спинками. Письменный стол Крауса перед ними являл собой бумажный хаос. Он сам писал все содержание журнала обычным убористым почерком, как смог высмотреть Вертен на листах бумаги, разбросанных по письменному столу.

— Столь существенных, как причина смерти Брукнера и Брамса. — Гросс беззаботно улыбнулся Краусу.

— Да, но вы оба касаетесь щекотливой темы.

— Это каким же образом?

Теперь настала очередь Крауса ответить им невинной улыбкой.

— А почему бы не приобщить заодно и смерть дорогого господина Штрауса? — поинтересовался он. — Мы поднимаем такой шум из-за смерти в Вене.

— Именно над этим вы и работаете сейчас? — спросил Вертен.

— Для моего последнего июньского номера, — пояснил Краус, постукивая по листу бумаги, лежащему перед ним. — «Меркантильный траур по Иоганну Штраусу». Неплохо звучит, как вам кажется? Его смерть дала толчок потоку новых постановок буквально во всех театрах империи. Даже парк развлечений в Пратере внес свой вклад представлением «Венеция в венских посмертных торжествах». Полагаю, что какой-нибудь темноволосый южанин будет завывать под мелодии Штрауса с плавающей гондолы на одном из этих нелепых искусственных каналов. Безвкусице неведомы границы.

— Мы уже навели некоторые справки касательно господина Штрауса, — поделился Гросс. — Однако же ваш совет весьма кстати. Так что удовлетворимся пока господином Брукнером и господином Брамсом.

Вертен знал, что Краусу не надо повторять дважды. Он не требовал пояснений; не имело смысла также напускать тумана, поскольку журналист наверняка понимал всю подоплеку их новых расспросов.

— Итак, — начал Краус, откинувшись назад на своем стуле, — я уверен, что с основополагающими фактами вы знакомы. Брукнер скончался 11 октября 1896 года. Ему было семьдесят два года, он только что переехал в небольшую квартирку в Верхнем Бельведерском дворце и неистово стремился завершить последнюю часть своей Девятой симфонии. Он уже несколько лет был слаб здоровьем, но все равно, когда служанка обнаружила его тело, это оказалось неожиданным ударом. Брукнер никогда не был женат и умер в полном одиночестве.

— Он оставил завещание? — уточнил Гросс.

Краус бросил удивленный взгляд на криминалиста. Этот вопрос определенно подтвердил подозрения Крауса о направлении их расследований.

— О да. В нем все правильно и очевидно. Подписано в 1893 году, все подлинники в рукописях завещаны императорской библиотеке. Кроме этого в качестве наследства осталось немного ценного. Он прошел тяжелый жизненный путь, бедный Брукнер.

— Его поддержка Вагнера дорого обошлась ему, — заметил Вертен.

— Да, — согласился Краус. — Это, безусловно, восстановило музыкальное сообщество против него. Ханслик и его ставленники называли музыку Брукнера дикой и непонятной.

Журналист имел в виду Эдуарда Ханслика, негласного главу венских музыкальных критиков, заклятого врага музыки Вагнера и любого иного поборника новых течений.