Повисла напряжённая тишина. Мы старались не вмешиваться в этот разговор, понимая, что происходит что-то очень важное в тех наших взаимоотношениях, которые выстраиваются в событиях уже новой страны. Мы понимали, что события не должны происходить так, как происходят сегодня. А Розин, как более опытный и умудрённый, раньше всех нас ещё и почувствовал ту угрозу всем нам, бесшабашно кидающимся на выполнение приказов, которая грозила бы тяжкими последствиями любому, нажми мы хоть раз на курок, ранив или убив кого-то. Мы, из-за веры в справедливость любых решений руководства, были ещё далеки от понимания сути этой проблемы. Розин первым, по крайней мере при мне, вслух задал этот вопрос.
Ничего не объясняя, командир резко встал и выскочил из автобуса, бросив на ходу короткую фразу:
– Ждите!
Прошло минут тридцать, когда он вернулся. Видно было, что разговор с руководством состоялся, а мы все и без объяснений поняли, что он направился именно к начальству. Вернувшись, Валерий Витальевич был белый, как стена. И опять, ничего не объясняя, скомандовал водителю:
– Поехали!
Автобус тронулся, все уставились в окна, чувствуя какое-то неловкое состояние из-за того, что Розин там не получил внятных ответов. Валерий Витальевич молчал. Слов и объяснений со стороны командира не было. Но каждый из нас знал, что ответа у «высокого» начальства на правильный и обоснованный вопрос нашего командира не поступило, поэтому и Розину сказать было нечего. Это молчание дало нам ещё раз возможность задуматься: «Что происходит? Кто же принимает такие решения, которые не соответствуют той нашей, бесспорной для нас социалистической законности?» Странно, ровно час назад я был абсолютно уверен в правильности любого своего поступка, совершаемого здесь. А сейчас совершенно обоснованный вопрос Розина внушил и мне, и всем остальным, что называется, одним махом, сомнение в правильности наших действий. Да! Я готов выполнять любой приказ… Но я хочу не сомневаться в верности принятого моим начальством решения. В конечном итоге за последствия своих действий – отвечать мне, исполнителю. Так в наших раздумьях и тишине автобус доехал до нужного нам адреса.
– Здесь! – сказал оперуполномоченный. – Вот этот дом. Третий этаж. Квартира 12.
– Пойдёмте, – сказал Валерий Витальевич, обращаясь к местному сотруднику.
«Что задумал Розин? – пронеслось у меня в голове, – он что, один решил идти на штурм?»
– Валерий Витальевич, я с вами!
– Хорошо. Все остальные остаются здесь. Юрий Игнатьевич, двух человек поставьте на всякий случай у подъезда…
Мы втроём вышли из автобуса. Розин даже заставил меня оставить в машине автомат, и мы, сопровождаемые работником комитета КГБ Азербайджана, направились в подъезд.
Хрущёвская четырёхэтажка встретила нас ничем не приметным подъездом. Он был таким же, как подъезды в сотне знакомых нам домов по всему Советскому Союзу: гулким, разрисованным местными мальчишками, облупленным от времени, которое прошло с момента последнего ремонта, – неухоженным и неуютным. Ядовитый зелёный цвет стен, как-то неудачно подобранный малярами, вызывал только отрицательные эмоции. Как же работники наших жилищно-эксплуатационных контор по всей стране умудряются подбирать для подъездов жилых домов цвета красок, отрицательно действующих на психологическое состояние любого вошедшего внутрь? Наверное, от такого воздействия цвета у нашей молодёжи возникает желание что-то нацарапать, типа: «Здесь живут дураки»… Или со стороны ЖЭКа – это своеобразная борьба против вандализма? Даже надписи мелом и углём на таких стенах смотрятся не так ужасно. Или чтобы в таких подъездах молодежь не могла бы находиться долго, поскольку это неприятно? И не собиралась бы здесь вечерами? Так, пока поднимались на третий этаж, мою голову посетили какие-то нерадостные и «антистроительные» мысли…
Старая, неприметная дверь встретила нас облупленной краской обречённости и сострадания. Звонок, который нажал опер, гулко отозвался внутри помещения. Дверь почти сразу же открылась, как будто бы кто-то уже ждал этого сигнала. Действительно, на пороге стоял человек, по-зимнему одетый и, действительно, ждал нашего прихода.
– Гумбатов Аладдин здесь проживает? – немного растерявшись от вида ожидавшего нас человека, сказал оперуполномоченный.
– Да! Это я… Мне идти с вами? Или вы будете делать обыск?