Религия

Зато забвение не грозило Ла Валлетту и Священной Религии. Великий магистр был провозглашен храбрейшим человеком во всем христианском мире, самым блистательным воином и стратегом, столпом воинствующей церкви. Сам Ла Валлетт остался равнодушен ко всем почетным званиям, посыпавшимся на него. Он не поехал в Рим, несмотря на обещание полного триумфа. На самом деле он больше ни разу не покидал остров, хотя приглашения следовали из всех дворцов Европы, а собственную славу ценил только потому, что она повлекла за собой колоссальный приток золота и множество новых соискателей, желавших вступить в орден. С характерной для него решительностью Ла Валлетт сейчас же приказал начертить план и соорудить новую массивную крепость на склонах холма Скиберрас; эта цитадель обещала стать самой неприступной из всех когда-либо существовавших и должна была называться Валлеттой[127] в его честь. Его бессменный латинский секретарь, Оливер Старки, работал вместе с Ла Валлеттом днями и ночами, ибо замысел и связанные с ним сложности были колоссальны, и, полностью поглощенные служением своей Священной Религии, оба монаха черпали в этом служении утешение до конца своих дней.

Мустафа-паша и его командиры оставили в земле Мальты сорок тысяч гази, а вместе с этими непогребенными мертвецами — и свои репутации. По прошествии шестидесяти изнурительных дней на море они возвратились в бухту Золотой Рог, чтобы предстать под презрительным взглядом своего султана. К их собственному изумлению, большинству из них удалось избежать удавки евнуха, ибо Сулейман склонил голову перед волей Аллаха. После чего приказал начать подготовку ко второму походу на остров в следующем году, на этот раз он сам собирался возглавить его и довести до славной победы. Но этому не суждено было осуществиться. В конце лета 1566 года в возрасте семидесяти двух лет могущественный шах скончался в Венгрии, ведя осаду Сегеда. Он умер, как и жил, воюя, и это событие явилось столь ошеломляющим бедствием, что лекарей Сулеймана удавили тут же в шатре. Смерть султана держали в тайне от его ага еще сорок три дня, пока забальзамированное тело правителя не было погребено в гробнице, выстроенной для него Синаном рядом с мечетью Сулеймана в Старом Стамбуле.

Наследником Сулеймана Великолепного стал его последний оставшийся в живых сын Селим,[128] известный, и по заслугам, под прозвищем Пьяница. Вот так солнце Оттоманской империи начало медленно клониться к закату, ибо с уходом тени Господа на земле оно миновало и зенит, и меридиан.

В Риме было совершено неудавшееся покушение на жизнь Папы Пия IV, Джованни Медичи. Его несостоявшийся убийца был одним из тех сумасшедших убийц-одиночек, которые прекрасно известны из истории всех эпох; негодяй умер в темнице раньше, чем успел выдать своих неведомых товарищей-заговорщиков. Однако воли Господней избежать не так просто. Медичи сразила куда более жестокая рука — рука римской лихорадки в декабре 1565 года. Микеле Гислери, как давно уже мечтал, надел после него «туфли рыбака» и вызвал искреннее веселье в узких кругах, взяв себе, в качестве Папы, имя Пий V. При его правлении инквизиция заново расцвела. Гислери и дальше вел войны с последователями Мухаммеда и с протестантами во всей остальной Европе. Интеллектуальный мрак затопил католический мир, пришедший в длительный и бессмысленный упадок. За свои вопиющие преступления Папа-инквизитор в один прекрасный день был причислен к лику святых.

На героических защитников Мальты пала задача заново отстраивать селения на острове. Из всего населения, составляющего двадцать с небольшим тысяч человек, за время осады были истреблены семь тысяч взрослых мужчин. Их поля лежали иссохшие и заброшенные, их дома превратились в груды развалин, а многие из тех, кто избежал смерти, остались калеками на всю жизнь. Они продолжали жить в тени ярко сияющей Религии, и их впечатления о том, что произошло, никогда и никем не были записаны, ибо рыцари были «i nostri»,[129] тогда как мальтийцы оставались «la basse plebe»,[130] а низшим полагается знать только одно: они созданы выполнять приказы тех, кто стоит выше их.

В августе 1566 года внучка Гуллу Кейки родила сына. Послушавшись совета старшего мужчины в семье, она дала новорожденному мальчику имя Матеу.

* * *

Шевалье Матиас Тангейзер, рыцарь благочестия ордена Иоанна Крестителя, понятия не имел, что в его честь называют детей. Несмотря на то что он всю свою жизнь наблюдал злодеяния и превратности войны, мальтийская илиада навеяла на него черную меланхолию, такую, от которой он не знал целебных бальзамов, а поэтому отбыл с острова на первой же галере, направлявшейся на Сицилию.