Религия

Людовико не стал отговаривать Старки от его затеи. Ему бы не хотелось, чтобы, когда их стратегия рухнет, Старки заподозрил, будто причина в инквизиторе.

— Вам нельзя показывать, что вы просите помощи у ее светлости, — предостерег его Людовико. — Лучше пусть она чувствует, что сама в долгу перед вами за вашу доброту. Особенно подчеркните малую вероятность успеха. Обрисуйте Тангейзера самыми черными красками, чтобы лучик надежды сделался для нее совсем слабым.

— Но зачем это? — По тону Старки было ясно, что он намеревался придерживаться совершенно противоположной политики.

— Затем, что это до предела обострит ее изобретательность. Манипулируя сердцами мужчин, женщины любят добиваться невозможного. Это позволяет проявить им ту единственную власть, которой они обладают, — власть желания. А что касается Тангейзера, используйте совсем иной способ. Исчерпайте все аргументы. Давите на него. Доведите все до крайности, вплоть до оскорблений, чтобы гордость заставила его отказаться. Тогда, когда настанет очередь действовать леди Карле, его тщеславию польстит, что решение ехать на Мальту принял он сам.

Но, поддерживая Старки и помогая довести до совершенства его планы, сам Людовико твердо решил расстроить их, ибо они угрожали успешному осуществлению его собственных замыслов. Замыслов столь сложных для воплощения, что интриги Старки на их фоне показались бы детской проказой. Целью Людовико было привести рыцарей-иоаннитов под власть Папы. Многие пытались это сделать и не преуспели. За два столетия до того папство устроило жестокое истребление тамплиеров,[47] но госпитальеры были слишком сильны, слишком удалены территориально и слишком любимы народом, чтобы с ними можно было разделаться грубой силой. Турецкое вторжение предоставляло уникальную возможность, изучением которой и занимался Людовико на Мальте. Если крепость Религии падет, их обширные владения по всей Европе будут захвачены местными князьями и монархами — это особенно касается Франции. Если же рыцари выживут, овеянные славой, они будет прислушиваться к голосу Ватикана еще меньше, чем раньше. Во всяком случае, если трон великого магистра не займет человек, подчиняющийся непосредственно святому отцу. И Людовико знал такого человека. Его нынешняя миссия, возложенная на него Римом, состоит в том, чтобы отыскать способ укрепить власть этого человека. И ничто не должно скомпрометировать честь Людовико и, соответственно, его работу.

Ноги Карлы не будет на острове Мальта.

* * *

Людовико вышел из купальни и оделся во все чистое.

Германец, этот Тангейзер, выглядит устрашающе, однако он охотно идет на поводу у опасных страстей. Тщеславный человек. Глупый человек. И его выходка на пристани тому подтверждение. Он очень даже может проникнуться жалостью к Карле. Ему будет лестно взять на себя обязанности ее защитника — редкая честь для такого негодяя, как он. И, вне всякого сомнения, она собирается ему заплатить. Еще Людовико чувствовал эротическую привлекательность этого человека: люди одной породы, как и животные, хорошо чувствуют такие вещи. Он ощутил укол ревности и предостерег самого себя, но едва ли он нуждался сейчас в предостережении. Этот человек богохульник и еретик. Как часто советовал Микеле Гислери, когда дело касалось кого-нибудь из важных особ: «Устраните человека, и вы устраните проблему».

Людовико прошел в кабинет аббата, где ждал указаний Гонзага.

Гонзага был commissarius, местный священник, представляющий инквизицию и собирающий информацию. В нем было что-то порочное, из-за чего Людовико не слишком ему доверял, зато его очень любили, возможно по этой самой причине, монастырские служки в Мессине. Из этих последних, которых было множество, Гонзага, польстив им, основал братство, конгрегацию Святого Петра Мученика. Монастырские служки были верными слугами Священной палаты — в любое время они были готовы отправлять обязанности трибунала, и им было позволено носить оружие, чтобы защищать инквизиторов. Чести служить в их рядах приходилось добиваться, и не только потому, что им даровали юридическую неприкосновенность. Высокого они были рода или низкого, от всех них требовалась определенная limpieza de sangre, чистота крови. Ни один новообращенный иудей не мог служить Священной палате.