Религия

— У меня есть ребенок. — Она замолкла. Перевела дух. — У меня есть сын — сын, которого я не видела с того самого часа, когда он родился.

Сочувствие в его глазах обрело более глубокие тона.

Она сказала:

— Это моя тайна и моя тюрьма. Это та дверь, которую, я надеялась, вы сумеете открыть.

— Пойдемте, — сказал Тангейзер. — Расскажите мне все.

* * *

Они сели в тени пальм под морским бризом, напоенным волнующими ароматами мирта и цветов. Она поймала себя на том, что смотрит ему в глаза. Он был прав. Здесь не было места лжи. И тайны казались бессмысленными. Но насчет последнего она все-таки сомневалась.

— Я труслива, — сказала она. Это, по ее мнению, точно не было ложью. — Вот что вам следует знать для начала.

— Трус не зашел бы так далеко.

— Если бы я рассказала вам все, вы стали бы презирать меня.

— Это игра, которую вы затеяли, чтобы вызвать во мне жалость?

Она замялась.

— Я всего лишь хотела сказать, что ваши страдания, в чем бы они ни состояли, наверняка больше моих, в которых я сама виновата.

— Не о моих страданиях сейчас речь, — заметил Тангейзер. — Но, чтобы успокоить вашу совесть, как мне кажется слишком чувствительную, будет довольно сказать, что я ценю жизнь во всей ее полноте, и я ею доволен. Что же касается злодейства, позора или бесчестия, ибо, кажется, какой-то из этих призраков не дает вам высказать все, что есть, будьте уверены — я совершал преступления, о которых вы и помыслить не можете. Я здесь не для того, чтобы судить, а чтобы решить, выполню ли я вашу просьбу, отвезу ли я вас на Мальту.

— Значит, это возможно? Несмотря на турецкую блокаду?

— Турецкий флот еще не прибыл. К тому же даже у самого шаха Сулеймана не хватит кораблей, чтобы перекрыть сорок миль побережья. Небольшое судно, хороший лоцман, безлунная ночь. Добраться до острова — самая незначительная трудность, с какой нам предстоит столкнуться.

Она поняла, что он мысленно уже разрабатывает план всего предприятия, и все в ней содрогнулось от любопытства, смешанного со страхом. В первый раз перед ней представала возможность действительно осуществить то, что она задумала. Она вдруг успокоилась, поскольку, когда речь заходила о делах практических, она гордилась своим исключительным здравомыслием.

— А какие еще опасности нас поджидают? — спросила она.

— Пока что оставим это, — сказал Тангейзер. — Мне нужно больше узнать о мальчике. Сколько ему лет?

— Двенадцать.

Тангейзер поджал губы, словно этот факт многое означал.

— Как его зовут?

— Не знаю. Честь выбрать ему имя выпала не мне.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? С кем он живет? Чем занимается? Как выглядит?

Карла покачала головой.

— Этот мир жесток к детям, — сказал он. — Откуда вы знаете, жив ли он еще?

— Он жив, — произнесла она пылко. — Ампаро видела его в своем волшебном стекле. — Она пожалела об этих словах, очевидно подтверждающих ее глупость.

Но он, напротив, был заинтригован.

— Эта девушка — кристалломант?

Она никогда не слышала такого слова.

— Кристалломант?

— Медиум между нашим и божественным миром, человек, который может через магический шар общаться с духами, постигать оккультное знание, предвидеть то, что еще не произошло.

— Да, Ампаро утверждает, что обладает подобными способностями. Ангелы говорят с ней. У нее бывают видения. Она видела вас, человека на золотом коне.

— Я не стал бы так уверенно делать подобный вывод, — сказал он. — Никак не хочу быть связанным пророчеством. Во всяком случае, пока.

Она кивнула.

— Вы правы, разумеется. Человек, которого она видела в стекле, был покрыт иероглифами.

Тангейзер отшатнулся, словно его ударили в грудь.

— Хотел бы я посмотреть на этот удивительный магический кристалл.

— Вы повергаете меня в недоумение, сударь, — сказала она. — Мне дали понять, что вы не особенно верите в Бога.

— В наши благословенные времена подобное утверждение может стоить человеку жизни.

— Я только хотела сказать, что меня удивляет ваша готовность поверить в видения Ампаро.

— Шарлатанов множество, но Ампаро совершенно бесхитростна. Хотя — чистое сердце не может служить защитой, когда речь идет об инквизиции. На самом деле подобная душевная чистота скорее проклятие. Я знал одного человека, обладающего подобным даром, и он заплатил за него. — Тангейзер на миг опустил глаза, словно воспоминание было мрачным. — Но ведь все мы затеряны во вселенной, которая бесконечно больше, чем нам дано познать. Или хотя бы представить.

Он посмотрел на Карлу.