Религия бешеных

Гособвинитель Циркун, так широко разрекламированный Голубовичем, — он прогремел в те дни на всю страну по каждому электроприбору. Даже по электрошокеру…

В декабре был суд по Минздраву. После суда к обвинителю на улице подошла мама студента из провинции Сергея Ежова. Сергей уехал в Москву на два дня, а остался там на пять лет. «Палач! За что?» — кричала женщина гособвинителю. Вначале тот еще пытался что-то сказать насчет законности и Уголовного кодекса, а потом заверещал:

— Вы, большевики, у власти были, вы моего прадеда к стенке поставили как буржуя! И глазом никто не моргнул! Ненавижу я вашу власть большевистскую! Поняли?! Ненавижу! Коммунисты проклятые! А что вы со страной делали?! А когда вы беременным женщинам саблями пузы рубили?! Вам было жалко?! Вы борцы за классовую идею! Царскую семью расстреляли! Вам не жалко было. Да?! Ну! Стреляйте в меня! Повесьте! Ненавижу вас, коммуняки проклятые! Поняли?! Всегда буду вас ногами топтать! Ну, давайте! Я один, вас много!..

Безобразное зрелище прокурора со страшно перекошенным лицом, визгом бесноватого перекрывающего шум стеной стоящей толпы… Оно просто обязано было плавно и стремительно перетечь в зрелище толпы, топчущей прокурора. Но ОМОН сумел сдержать толпу родственников, среди которых мелькал и Тишин, а милиционеры увели гособвинителя в здание суда…

18.12.04. МОСКВА, СУД ПО МИНЗДРАВУ. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Сергей Ежов: Что такое Закон? Закон — это есть осознанное право. В том числе и право отвечать на несправедливость справедливостью. конечно, справедливость можно воспринимать по-разному: давным-давно и рабовладельческий строй считался вполне справедливым… Но речь не об этом. За пять месяцев, проведенных мною в заточении, я ни разу не усомнился в том, что не совершил преступления. Причем — как с точки зрения Уголовного кодекса, так и сообразуясь с понятиями общественного блага и целесообразности. Мне могут возразить: дескать, метод был выбран не тот. Но что поделать, если наша уродливая политическая система не воспринимает спокойных форм политического протеста. Посредством нашей акции, посредством общественного мнения мы заявили власти свою позицию. На тот момент иного выхода у нас не было. Я не буду призывать суд к объективности и о чем-либо просить. Если вы меня посадите, то я заранее вам это прощаю. Я не изменил своим идеям и убеждениям. Совесть моя чиста.

Олег Беспалов: У меня нет слов и выражений для того, чтобы описать творившееся на этом процессе. Ни на какое проявление объективности и справедливости со стороны суда я конечно же не рассчитываю. И каким бы ни был жестоким приговор — он только лишний раз убедит меня в необходимости проведенной нами акции по мирному, ненасильственному захвату Минздрава. Акции протеста, которую сторона обвинения пыталась здесь представить банальным хулиганством. Я пошел на эту акцию, руководствуясь своими убеждениями. Я не считаю себя виновным, я не совершил никакого уголовного преступления. А о том, какие последствия для общества и государства наступают после таких судилищ, известно на многих исторических фактах. Об этом исчерпывающе сказали здесь адвокаты. Призываю товарищей по партии продолжать нашу борьбу. Да, смерть!

Анатолий Глоба-Михайленко: Что ж, я рад, что мы наконец-то подошли к концу балагана такого… достаточно обширного. Ну что можно сказать? Я не считаю, что совершил хулиганство. Я также не считаю, что чье-то имущество повреждал. Я проводил политическую акцию. Я принимал в ней участие. Мнение прокурора я считаю необъективным и более того — предвзятым. Ну и, как следствие того, что не считаю, будто бы совершал какие-то преступления, — не вижу, в чем я должен раскаиваться. Ни о чем просить суд не буду. Я думаю, что процесс заказан, заказан также и срок. Если вы меня посадите — что ж, ничего страшного. Всем нацболам — привет!

Анатолий Коршунский: Я не готовился к последнему слову. Виновным себя не считаю. Преступлений не совершал. Отсидеть срок морально готов. Единственно, о ком буду жалеть, так это о своем единственном родном человеке — моей бабушке.