Религия бешеных

Каждое его прикосновение к моей коже невыносимо царапало воспаленный мозг, как наждак, проехавший по открытой ране. Голова разламывалась изнутри, и из самой глубины тяжелой мутью поднималось жесточайшее отторжение. Всего. Он был нестерпимо нежен. Но я только беззвучно стонала про себя: «Спать… спать…» И мечтала забыться хоть на секунду…

— Да мне даже не столько этого всего надо… — с какой-то горечью вдруг бросил он. — Мне человеческого тепла надо…

Он проговорил это глухо. Слишком глухо. Слишком много хриплых искажающих помех забыв вычистить из голоса на этих словах. И весь тот ад, что стоял за этими словами… это все теперь начало медленно рушиться на меня…

И я очнулась. Я в упор взглянула на него сквозь почти слепую, непробиваемую темноту. Вот такие слова я способна услышать. Кажется, этот человек умеет правильно подбирать слова. Кажется, это правильный человек…

Я осторожно приблизилась губами к его уху, краем глаза, сквозь ресницы, продолжая чуть настороженно держать его взглядом. Меня пугает, когда такой огромный человек вдруг говорит таким тоном. Как будто опасная трещина пошла по каменной глыбе… Осторожно коснулась его пальцами: молчи, все знаю сама…

— Знаю, знаю… Я все знаю…

Осторожно спрятала лицо у него на плече, ресницами различая в темноте только настороженный жар чужого тела.

Пацан, прости… Я неподатлива, как черный угорь. Я в слишком тугой жгут скрутила своенравие и гордость. Я никогда не буду просто чьей-то добычей. Ко мне не подойдешь, не напоровшись на холодный взгляд. Минимум на взгляд… Слишком рассудочный, слишком оценивающий. Я мгновенно взовьюсь на дыбы, если почую хотя бы возможность того, что что-то может пойти наперекор моей воле. Нет, я сама буду подбираться к тебе, сужая круги. Медленно сканируя, стоишь ли ты вообще хоть капли тепла. Рядом со мной невозможно мгновенно отогреться. Вряд ли рядом со мной вообще может быть по-настоящему тепло. Что бы ни разгоралось у меня внутри. И, растревоженное, горело потом долго и необъяснимо упорно. И уже без тебя… Я не способна на мимолетные отношения, если я остаюсь с мужчиной, я остаюсь навсегда… К сожалению.

Я не буду принадлежать человеку, пока его самого не сделаю моим. Но чтобы меня так приручали? Какой выдержкой, какой силой надо обладать, чтобы действовать так осторожно? Чтобы не обидеть ни вздохом? Не спугнуть ни единым движением ресниц? Но шаг за шагом смять, стереть с лица земли пространство для завоевания, превратив его в собственное жизненное пространство, властно заполонить своим нашествием и реальность, и подступающий сон. И заслонить собой все. А потом — вытеснить все, что осталось…

На тяжесть усталости тонкой отравой наслаивалась острая легкость скользящих прикосновений, возникающих из ниоткуда, из темноты. Когда уже невозможно отличать, сон это или… Но даже во сне так не бывает… Когда рассыпается связь с реальностью, растапливая настороженность и холод, и ты рушишься все глубже в провал между реальностью и сном. Все глубже — с каждым его прикосновением. Все глубже — растворяясь в нем. Все глубже — безнадежно увязая в перевернутой, растрескавшейся реальности полусна, полусчастья. Теряя последние представления о грани между сном и явью. Все больше доверяя темноте. Видя только его. Во всем мире видя и чувствуя теперь только его…

А на самом деле — просто блистательно плюя на тех, кто имел неосторожность оказаться сейчас рядом, устроившись спать на полу. Было за кем последовать в этой циничной манере…

А потом — я просто подчинилась…

Мужчины, умоляю, никогда не спрашивайте женщину: «Можно?..» Это звучит как оскорбление, вам ответят отказом. Сделайте ей предложение, от которого она не сможет отказаться.

…Какое мучение душить рвущийся наружу крик, когда голова раскалывается в черном угаре, когда мозг не вмещает шквал невыносимо горячей темноты, заполонившей все, перехлестывающей через край. Когда невесомые касания, наслаиваясь, становятся нестерпимей любой боли. Когда все слишком, слишком, слишком… Я боялась исполосовать зубами его плечо, насмерть сцепившись со слишком густой и воспаленной, слишком чутко следящей за мной темнотой, боялась выместить на нем самом боль слишком острого восторга, лишенного голоса, не находящего выход…

Темнота вдруг не выдержала, громко завозилась, угрожая материализоваться в человека в самый неподходящий момент. Он чуть отшатнулся, но я только впилась в спину пальцами, как гвоздями…