Религия бешеных

Мы встретимся снова уже на расстреле,
И это опять будет жаркая ночь.
Две правды однажды слились в одном теле,
Теперь же родителей судит их дочь.

Мы оба — верны, значит, каждый — предатель.

Свой путь каждый дерзко себе выбрал сам.
Судьба нас вела под один знаменатель,
История нас размела к полюсам.

История честно рассудит обоих.

У каждого выжить есть шанс небольшой:
Твой разум задушат, лишь сняв с головою,
Мое сердце вырвут лишь вместе с душой.

Любой ход Истории будет смертелен.

Окажется прав тот, кто первым успел,
Когда ты меня будешь ждать на расстреле,
Когда я тебя поведу на расстрел.

Не дрогнет рука, дело каждого — право,

В металл приговора не врежется плач.
Судьба и История — злая подстава!
Из нас каждый — жертва и каждый — палач.

Палач с жертвой разом падут на колени,

К губам покаянно губами припав.
История нам не простит промедленья,
И пуля обоим снесет черепа…

Часть третья Бразилия ближе, чем ты думаешь

Со мной не сможешь сойтись просто так,

Тебе придется узнать мою страсть.
В плену мучительно-нежных атак
Взлететь на миг, рухнуть в пропасть, пропасть.
Со мной не сможешь пройти полпути,
Но круг замкнулся, а сердце пусто.
Тебе неведомо слово: «Спасти».
Твой приговор: «Мы друг другу — никто»…

Глава 1 БПЗК

Соловью было достаточно промелькнуть на периферии зрения, чтобы в воздухе, как озоном во время грозы, резко повеяло зоной…

Черный ворон

Летом 2004 года в Москве я нашла себе неожиданное развлечение. Это была возможность мимолетного лукавого флирта с жизнью. Когда она рисует тебе шараду и надо просто присмотреться свежим взглядом — и догадаться.

Я быстро разгадала загадку. Видение не исчезло. Наоборот: заговорщически подбросило шанс регулярно тайком любоваться понравившейся картинкой. Аккуратно щекоча себе нервы. Это была этакая легкая разминка для наблюдательности и интуиции, в которой я не смела себе отказать.

Результат того стоил. Я не сразу принялась совершать свой новый трюк сознательно. С тем большим наслаждением я потом раз за разом подстерегала момент, когда надо было НАЧИНАТЬ СМОТРЕТЬ. С лаконичностью и выверенностью разворачивающегося действа могла соперничать только его апокалиптическая неизбежность. Трюк же, столь блистательный в своей простоте, заключался буквально в следующем.

Каждый раз, выходя из лифта в подъезде Тишина, я просто пропускала вперед Соловья…

Кто знает, тот понял. Уже «во первы́х строках» я ненавязчиво выпалила разом из самых тяжелых орудий. Кто сможет пройти мимо этих имен, тот много пропустил в современной политической жизни. В политике уличной, площадной, псевдополитике-сорняке, обдираясь в кровь рвущейся на поверхность сквозь все новые и новые слои асфальта. Кто сможет пройти мимо этих имен, тот не национал-большевик.

Мимо этих имен не смог пройти и НЕ нацбол. Но, видимо, мне действительно удалось что-то очень запутанно перемкнуть в своей судьбе. И кто знает, что за механизмы в ней включились?

Может быть, я вторглась на чужую территорию, угнала чью-то неуправляемую дрезину, и ее несет к пропасти. Причем обязательно по злачным и живописным в своей злачности местам.

Либо это и есть моя судьба. Но тогда я исполняю ее через пень-колоду, и моя скрипучая телега тащится еле-еле.

А скорее всего: телега с дрезиной могут катиться, откуда взялись. А я своими путями дойду-таки туда… где Россия вливается в небо…

Но пока я просто выходила последней из крошечного лифта. И жестоко отдавалась своему новому порочному кайфу: наблюдать, как к двери Тишина подходит Соловей. Название картины не снилось самым закоренелым «митькам». Название гласило: