Религия бешеных

Твою мать! И ВОТ ЭТО МНЕ ПОДСУНУЛИ ПОД ВИДОМ МУЖИКА?! Это еще и вот эту истерику мне сейчас, плюс ко всему прочему, придется разгребать?! Это вот такая манера поведения у нас теперь называется — мужская?! Это вот он — революционер? Это вот это — террорист? Это на него лежит досье в Интерполе? Это вот он устраивал бунты на каких-то там зонах?!

Да пропади ты пропадом! КТО ИЗ НАС ДВОИХ — БАБА?!

Теперь ты можешь впадать в отчаяние

Я жестокая. И несправедливая. Безобразные истерики великовозрастных мужиков я отметаю с ходу. Я их никого не усыновляла… Я знала, в чем я сильнее его. Там, где у него начинался нервный срыв, я превращалась в лед. Потом, когда вся эта история уже закончилась, я только жестко обронила своему другу Жене в Нижнем:

— Общение со слабыми людьми оскорбляет…

У Жени глаза на лоб полезли. Под «слабыми» я подразумевала международного террориста…

Собственно, истерика Соловья — это было как раз то, что мне самой в той ситуации позволило успокоиться мгновенно.

А было отчего впасть в отчаяние…

…Признаю, был момент, когда я отстраненно подумала, что уже вполне могу начинать цитировать «Особенности национальной охоты»: «Теперь ты можешь впадать в отчаяние…» Как говорит «мой любимый циник»: у женщины между легким беспокойством и паникой проходит месяц. К началу описываемых событий я этот путь проделала уже до половины. Было отчего загрустить.

Собственно, к тому моменту — к концу июля — Соловей уже вроде бы сумел окончательно выставить меня из своей жизни. И перевел дух… Я вернулась с охоты с роскошной добычей (я опять про свою гитару). Но что-то подсказывало, что это еще не конец. Как-то уж слишком цивилизованно мы расстались. Я нутром чуяла: здесь еще должен быть мощный финальный аккорд. Цивилизованные отношения — не его стиль…

Мы с Тишиным потихоньку замышляли мое выступление в Бункере. Я, уже злобно выдворенная из Москвы Соловьем, звонила «своему фюреру» из дома. Первый раз я его не застала. Трубку у него на квартире взял кто-то другой. Я в принципе никак не идентифицировала в этом ком-то Соловья. Он был обескуражен: «Ты что, меня уже вообще не узнаешь?» Неделя всего прошла… Расставаясь со мной, он картинно поведал мне, что я, мол, теперь — ах! — очень долго не смогу его забыть… Щас…

Потом я все-таки выцепила Тишина.

— Хочу отыграть в конце июля, на свой день рожденья. Вот только где мне упасть в Москве?

— Так Сергей Михалыч… — не понял меня Тишин. То ли он такой наивный, то ли был плохо информирован о степени нашей взаимной приязни…

— Я, вообще-то, девушка гордая…

Тишин, старый сводник, даже повысил голос:

— Ты — девушка гордая. Он — мальчик гордый. И чего?! И сидите теперь поодиночке каждый в своем углу! Он мне только что звонил: сидит дома совершенно один, скучает…

Я набрала скучающего и безапелляционно поставила его перед фактом, что мне надо быть в Москве тогда-то и затем-то. Как он это переживет — его проблемы… Как он будет втискивать прискорбный факт моего возвращения в хиленькую матрицу своего существования, я плевать хотела. Я могла гарантировать, что скучать ему не придется…

Градус ужаса

Таким я его еще не видела…

Сколько бы он ни пил — он всегда умудрялся при этом нормально выглядеть. Но когда в семь утра, коварно просочившись в неприступный подъезд, я позвонила в его дверь, открывший мне человек Соловья напоминал уже слабо. Вместо головы у него был огромный, сильно измятый шар… Блин, ну нельзя же так с собой обращаться…

Впрочем, проблемы чужого здоровья меня уже вообще не волновали. Я была ощутимо на взводе. И градус ужаса с каждым днем только повышался. «Не может быть… Неужели… О не-ет! Черт… на старости лет — и так глупо попасться? Да нет, это какое-то недоразумение, капризы природы, просто подводит здоровье, все обойдется…»

Эти тоскливые тревожные мысли, иногда настигающие женщин, с бешеной скоростью крутились у меня в голове. Я сразу же заперлась в ванной. Тест надо было проводить с утра — и так получилось, что я дотянула именно до этого утра. Трудно было себе представить степень отрицательности положительного результата. Нам обоим все это было вообще не в дугу…

Руки у меня подрагивали. Такие элементарные — и такие ужасные манипуляции… И взглянуть на результат было жутковато…