Религия и просвещение

Мы признаем оружие критикой и критику оружием. Мы не отказываемся от утверждения, что слово критическое, разрушительное есть вместе с тем созидательная, просветительная сила. Вот почему мы не называем «петушиным боем» серьезный диспут. Мы знаем, что это есть серьезное дело и на него приходят потому, что он является не словопрением, а делом. Но вместе с тем словами, как иерихонскими трубами, нельзя заставить пасть никакой Иерихон[257]. На самом деле слова подготовляют почву для того, чтобы организовать силы угнетенных для дальнейшего натиска. Вспомним В. И. Ленина: «Тот является праздным болтуном, кто не заменяет оружие критикой и критику оружием, когда для этого оружия пробил час». Во–первых, доказательство, что Христос был действенным потому, что он боролся словом, еще нисколько не ставит его в разряд людей действенных с нашей точки зрения. Для этого еще нужно доказать, что Христос действительно призывал в словесной агитации к борьбе. Но разве Толстой не боролся словом? Как же забыть такие моменты, когда этот старик во времена грозного самодержавия не мог молчать? Разве это означает, что он был пассивен? Кто это может сказать, когда его проповеди разносились по всем уголкам мира? 6 области словесной борьбы это был беспощадный критик; он критиковал и самодержавие, и господствующую церковь, и многое другое (что, может быть, критиковать и не следовало); это был дух воинствующий и нетерпимый. Во имя любви к людям он развил огненную критику, и этого отрицать никак не приходится. Это означало бы рисовать Толстого каким–то неверным силуэтом. Но Введенский не остановился на этом. Он говорит: «все–таки одна словесная критика не есть действительная борьба».

Но у Христа есть еще три момента «действенной борьбы», говорит гр. Введенский. Первый момент: Христос взял бич и несколько раз ударил этим бичом каких–то торговцев и перевернул их ларьки. Символ это или нет, мы не знаем, но, во всяком случае, это в высшей степени жалкое явление. Христос не хочет политической борьбы, как говорит Введенский, а ведь это даже и не борьба, а попросту — скандал. Можете ли вы вообразить себе, чтобы Ленин или Маркс взяли какую–нибудь увесистую дубинку, отправились в банк и стали колошматить каких–нибудь зайцев?

Эту сцену можно спасти, только толкуя ее как символ, иначе выходит какая–то несуразность: с одной стороны, «не противься злу»,а с другой — «взявший меч, от меча и погибнет»; с одной стороны — «оружием нельзя добиться правды», а с другой — вот этот свист бича. Мелкий эпизод, если из него не сделать настоящего вывода. Можно сказать так: сейчас не готов — готовься. Марксизм долго так говорил. Но разве христианство так говорило когда–нибудь?

Второе, на что указал Введенский: Христос впереди указывал страшный суд и мобилизовал не только силы земные, но и силы небесные, космические, так сказать. Мобилизовал ли он силы земные? Нет, фактически не мобилизовал. А когда ему предложили мобилизовать, то он сказал: нет. Вы помните Помпея[258], который говорил: «мне стоит топнуть, и появятся легионы». Ему сказали: «топни же», но он не топнул, потому что и топни он — легионы все равно не появились бы. На это очень похоже звучат и приведенные слова из евангелия — здесь многим приходится слышать такие слова, которые им непривычны. Производит несколько комическое впечатление это утверждение: «Если бы я захотел, то более десяти миллионов ангелов спустились бы меня защищать»[259]. На это можно было бы сказать: «Захоти, господи». Но он не захотел. Да если бы и захотел, то никакие легионы ангелов не спустились бы. Таким образом, силы небесные Христос не мобилизовал, а только обещал мобилизовать и вот уже 20UO лет не держит обещания. Стало быть, с мобилизацией дело не вышло.

Теперь третье, Введенский говорит: вы призываете к борьбе, к кровавой борьбе, а Христос пал жертвой такой борьбы. Он был распят. Но позвольте, мы призываем не к такой борьбе, где бы нас побеждали, а к такой, где мы были бы победителями.

Что значит пролитая кровь Христа? Она должна пониматься двояко: во–первых, ритуально. Со страшно давних времен в человечестве укоренена была мысль, что с приходом весны получение благ может быть куплено только кровавой жертвой божеству, что жертва человеческая есть самая угодная жертва этим людоедным богам и что она особенно угодна, если приносится излюбленный богом человек. И вот христианство рисует абсурд. Я не знаю, как это понять, что всеблагой, всемилостивый бог создает мир, мир оказывается прескверным — совершенно не удался. Какими судьбами вышло так, что всемогущий бог создал неудачный мир, я не знаю, но он пустился его исправлять и (для исправления!) предал своего сына. За то, что он сделал ошибку, ему пришлось пожертвовать сыном.