Религия Креста и религия полумесяца: Христианство и Ислам

Средневековый мусульманский богослов аль-Мутанна говорил, что Иисус исцелил слепорожденного и прокаженных именно для того, чтобы тем самым доказать иудеям, что Он — пророк, «поскольку прирожденные слепота и проказа неизлечимы».[98] Такое видение коренным образом противоречит христианскому пониманию смысла исцелений, совершенных Христом: «Спаситель знал их (иудеев. — Ю. М.) ослепление и потому творил чудеса не для их убеждения, а для того, чтобы других исправить»,[99] — писал великий христианский подвижник святитель Иоанн Златоуст за двести лет до появления ислама.

Сходным образом в мусульманской традиции переосмысляются и чудеса воскрешения мертвых, так что они, также теряя личностную мотивацию, и вовсе превращаются в нравоучительные интермедии. Вот один характерный пример. «Передают, что однажды, когда Иисус проходил через кладбище, Он остановился и вознес моление: „О Господи, благоволением и милостью Твоею да воспрянет один из умерших!“. Земля расступилась, и высокая фигура восстала из праха. „Кто ты?“ — спросил Иисус. Человек назвал свое имя. „Когда ты умер?“ — „Две тысячи семьсот лет назад“. — „Что ты ощущаешь, будучи мертвым?“ — „Горький вкус смерти, что и сейчас со мной“, — „Что сотворил Господь, чтобы сделать смерть столь неприглядной для тебя?“ — „С тех пор как я умер, претерпевал я непрестанное дознание касательно доли имущества сирот, которую я присвоил себе, и доныне приходится мне расплачиваться за это“. Сказав так, он сошел в могилу».[100]

Говоря о чудесах Мухаммеда, нельзя не отметить, что в Коране неоднократно отрицается возможность совершения им каких-либо чудес (см.: Коран 13, 8; 17, 90–95; 25, 58 и др.), что не помешало, впрочем, возникновению уже в самом раннем времени преданий о многочисленных чудесах, совершенных «пророком», часть которых была приведена в настоящей главе.

Однако на основании этого отрицания делать тот вывод, что «в кораническом тексте чудеса — дело, не очень достойное настоящего пророка»,[101] было бы в корне неверно. Чудеса Мусы — Моисея известны. Дауд — Давид повелевает неживой природой (см.: Коран 21,79). Сулейман — Соломон, по Корану, обладает чудесными способностями разговаривать с животными, шайтанами и джиннами и повелевать ими (27, 16–45). Юсуф — Иосиф провидит будущее (12, 41). Иса — Иисус оживляет глиняных птичек (3,43), исцеляет больных, низводит с неба стол, полный пищи (5, 113–114). В Коране имеются сказания и о чудесах, совершившихся не с пророками, а с обычными людьми. Таков, например, рассказ о путнике, умершем и воскрешенном Богом через сто лет вместе со своей ослицей и пальмой, у которой он остановился (2, 261), или об отроках, невредимо проспавших по воле Бога в пещере 309 лет (18, 8–25).

Нет, чудо занимает в Коране свое определенное, законное и далеко не последнее по важности место.

Помимо обсуждавшегося уже понятия муджиза, которое действительно очень близко мировоззрению Корана, чудо в последнем имеет и свое вне-пророческое осмысление. Весь тварный мир со всеми его естественными процессами, все перипетии определенной Всевышним судьбы свидетельствуют о могуществе, силе и мудрости Бога. Но чудо — это свидетельство высшего порядка. Это водораздел, за которым ответственность человека достигает критической точки: если после явного чуда он не уверует, то будет подвергнут немедленной страшной каре (см., например: Коран 5, 115).

Однако и в таком осмыслении чудо, как можно заметить, не следует из мусульманского представления о нем лишь как о свидетельстве. То «отделение создания от Создателя, которое Мухаммедом было провозглашено безграничным и бесповоротным»,[102] не позволяет допустить личное участие и глубокую личную заинтересованность Бога в этой земной жизни созданного Им человека со всеми ее мелочами и повседневным бытом — жизни, которая, как верят христиане, была освящена Его ипостасным, исторически реальным присутствием.

Если мы обратимся к Ветхому Завету, то увидим, что в нем присутствуют и чудеса-знамения, и чудеса-вспоможения. Так, чудо Илии с огнем (см.: З Цар. 18, 15–38) — типичный пример знамения, тогда как воскрешение Елисеем отрока сонамитянки (см.: 4 Цар. 4, 18–37) — столь же типичный случай сверхъестественного вспоможения. Можно даже сказать, что знамения в Ветхом Завете доминируют: И сказал [Господь Моисею]: вот, Я заключаю завет: пред всем народом твоим соделаю чудеса, каких не было по всей земле и ни у каких народов; и увидит весь народ, среди которого ты находишься, дело Господа; ибо страшно будет то, что Я сделаю для тебя (Исх. 34, 10). Из многочисленных случаев употребления в Ветхом Завете слова «чудеса» (τα θαυμαδια) чаще всего оно приводится в прямой связке со «знамениями» (τα δημεια), что заставляет предположить доминирующее (но все же не единственное!) понимание в Ветхом Завете смысла чудес как особого вида знамений.