Религия на Кубе

Несколько лет спустя (24 сентября 1915 года), в письме, написанном в Вилья-дель-Кобре, ветераны кубинской Освободительной армии (во главе с И. Раби) просили папу Бенедикта XV официально объявить Деву Милосердия «покровительницей Республики Куба». Ветераны писали о своей безусловной принадлежности к лону Апостольской Римско-Католической Церкви. Подтверждая свою веру, они просили: «сегодня, объединенные в городе Кобре, в котором находится святилище Святой Девы Милосердия, стоя перед ним на коленях, мы договорились о том, чтобы обратиться к Вам с просьбой о реализации нашей самой прекрасной истинно кубинской надежды – признания Покровительницей нашей молодой Республики Святую Деву Милосердия из Кобре…»[277]^[278].

Аргументируя свою просьбу, лидеры освободительного движения отмечали, что образ Девы Милосердия из Кобре «почитается кубинцами в пылу крупных сражений, в превратностях жизни, когда смерть близка или в минуту отчаяния», что образ «всегда приходил в минуты опасности, чтобы рассеять ее, что он как роса для наших душ… квинтэссенция кубинского»[279].

Понтифик ответил утвердительно: в мае 1916 года Дева Милосердия из Кобре обрела свой нынешний статус. Как отмечает Ф. Баес-Хорхе, образ и сам культовый статус Девы Милосердия серьезно изменился в течение трех веков с момента начала его почитания неграми и мулатами Сантьяго-де-Куба. Из некоего маргинального феномена он превратился в общенациональный священный символ, интегрирующий различные социальные компоненты[280].

Таким образом, национальное и религиозное сознание кубинцев в рассматриваемый период сливались в одно целое. Объединение происходило на базе священной для всех социальных слоев символики, ассоциировавшейся с национальной идентичностью. При этом, что крайне важно, образ Девы Милосердия противопоставлялся официальной Церкви. Тем самым подчеркивался сакральный характер борьбы за независимость: сама Богоматерь, по мнению мамбистов, была на стороне кубинцев.

Объединительная функция Девы Милосердия хорошо прослеживается в молитве, обращенной к ней, посвященной празднованию явления ее образа:

Virgen de la Caridad del Cobre
hija amada del Padre
Madre del Senor Jesus
templo del Espfritu Santo
у Madre de todos los cubanos[281]

.

Дева Милосердия из Кобре

Любимая дочь Отца
Мать Иисуса
Храм Святого Духа
И Мать всех кубинцев.

Роль и место Девы из Кобре отметил и папа римский Бенедикт XVI во время своей мессы в Сантьяго-де-Куба, посвященной ее четырехсотлетию:

«Эта святая Месса, вызывающая у меня радость прибытия в первый раз с пастырским визитом в эту страну, проходит в контексте Юбилейного Года Марии, организованного в честь поклонения Деве Милосердия из Кобре, покровительнице Кубы, в четырехсотлетие явления и присутствия ее образа в этих благословенных землях… Я был наполнен волнением, зная рвение, с которым Мария была встречена многими кубинцами, во время паломничества по острову»[281].

Таким образом, религиозное сознание кубинцев структурно представляется как преимущественно сенситивное, чувственное, направленное на образное восприятие, нежели на догматическое понимание католицизма. При этом догматическая сторона в нем представлена крайне слабо. Даже образ Девы Марии не является в кубинском католицизме полностью каноническим, приобретая черты полуязыческой богини, участвующей в жизни людей. Особенно ярко это проявляется в сантерии, о которой речь пойдет ниже.

Религиозное сознание кубинцев – это ярко выраженное народное религиозное сознание, в котором перемешаны традиции различных культур, составляющих единую кубинскую культуру. Кубинцев нельзя называть католиками в традиционном понимании. Их католицизм имеет мощный этнический (в первую очередь, африканский) оттенок. Представления выстраиваются на основе личностного восприятия религиозной догматики. Имеет место сильная примесь магизма, который причудливым образом переплетается с верой в христианского Бога.

Безусловно, истинное содержание католицизма на Кубе можно понять лишь проанализировав его историческое и теологическое развитие на острове. Обратимся к истории и сущности кубинского католицизма в первой половине XIX века.