Религиозные практики в современной России

Работы Мориса Хальбвакса о памяти, сегодня снова вошедшие в научный оборот, показали логику формирования коллективной памяти. «Тягость темпоральности», болезненное ощущение современности²⁵ приводят к чрезмерному интересу к прошлому – к тому, где прописана и предписана идентичность. Конечно, отсылка к памяти не является для евреев чем-то новым: захор – «помни» – есть абсолютный библейский императив, но очевидно, что «несостоятельность прогресса» и «затмение будущего», которые анализирует П. Таргиефф, в современном контексте укрепляют чувствительность евреев к памяти²⁶. «По двум большим каналам уносится память, – пишет Ерушалми в Захоре, – это ритуал и рассказ»²⁷.

Пищевые практики очень прочно сочетают в себе ритуал и рассказ. Сама расстановка блюд во время еврейских праздников излагает историю и превращает ее в действо. Пища – это носитель долгой коллективной памяти, памяти народа, восходящей к давним временам и к библейским текстам. Трапеза в кругу семьи пасхальной ночью²⁸, когда разные поколения разделяют друг с другом рассказ об исходе из Египта и символическую пищу, создает основополагающую память, сильно окрашенную эмоционально. Ритуальная пища, расположенная на столе в определенном порядке, – это вектор рассказа, вектор памяти и, следовательно, вектор передачи традиции из поколения в поколение. Сила образов, мелодия песен, торжественность чтения иллюстрированных книг, вкус еды, сопровождающей рассказ, – все это поражает воображение, особенно воображение детей, у которых это ассоциируется с ежегодно повторяемым ритуалом: «Каждый год с самого детства этот текст говорил со мной, и всякий раз по-другому», – заявила одна из респондентов подчеркивая таким образом невероятное богатство рассказа, несущего множество смыслов.

Предписания, связанные с праздником Песах, составляют память о центральном эпизоде Библии – исходе из Египта. Запрет есть седалищный нерв («жила, которая на составе бедра») тоже связан с библейским рассказом, он напоминает о борьбе патриарха Иакова с загадочным существом – ангелом, согласно традиции. Это единственные предписания, запрещающие определенную еду, которые восходят непосредственно к эпизодам из Библии, остальные излагаются в виде законов безо всякого объяснения, без видимых причин.

Остановимся на запрете есть седалищный нерв (гид ханаше) и соответствующем ритуале – удалении этого нерва²⁹.

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. <… > И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро свое. Поэтому и доныне сыны Израилева не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова (Быт 32: 25–33).

После схватки Иаков меняет имя и становится Израилем³⁰. Этот эпизод увековечивает Иакова как предка-эпонима целого народа. Даруя народу его имя, история принимает коллективное измерение, которое будет усилено после исхода из Египта – второго поворотного момента создания еврейской коллективной идентичности, потому что именно тогда народ получает в дар собственный Закон – Тору.

Рассказ об этой ночной борьбе дает нам также повод для семантического анализа: слово гид («нерв») происходит от нагид («противоположный»), наше происходит от наша («перемещать»), но также обозначает «забвение». Удаление гид ханаше (седалищного нерва) противопоставляется забвению. Таким образом, увековечивая ритуал, берущий начало в рассказе, и делая связку между этим ритуалом и памятью, поглощающий пищу человек констатирует этот императив «долгой» коллективной памяти. А с помощью еврейской кухни (неважно, кошерной или нет), кухни матери, кухни оставленных мест, создается «короткая» память, счастливая, ностальгическая или причиняющая боль память о разрыве, об исторических драмах.