Реликт

Три (?) сильно закрученные ушные раковины. Расширена сеть обонятельных нервов и обонятельная область мозжечка. Возможно, слизистые снаружи ноздри. Ослаблены зрительный хиазм и нерв

Фрок медленно отъехал от монитора.

— Марго, — сказал он, — здесь описывается высочайшего класса машина для убийств. Но вы видите, сколько здесь «возможно»? Описание в лучшем случае гипотетическое.

— И всё-таки, — ответила та, — у него очень много общего со статуэткой Мбвуна.

— Несомненно. Марго, хочу особо обратить ваше внимание на объём мозга.

— От девятисот до тысячи двухсот пятидесяти кубических сантиметров, — сказала Марго. — Это много, правда ведь?

— Много? Невероятно! Верхняя граница достигает человеческих показателей. Зверь, что бы он собой ни представлял, похоже, обладает силой медведя гризли, скоростью борзой и разумом человека. Я сказал, похоже: очень многое из этого является гипотезой программы. Но взгляните на совокупность свойств.

Учёный ткнул пальцем в перечень.

— Ночной — активен по ночам. Слизистые снаружи ноздри — то есть нос у него «влажный», присущий животным с острым чутьём. Закрученные ушные раковины — тоже признак животного с сильно развитым обонянием. Ослабленный зрительный хиазм. Перед нами существо со сверхъестественным обонянием и слабым зрением, которое охотится по ночам.

Фрок свёл брови и ненадолго задумался.

— Марго, это пугает меня.

— Если мы правы, меня пугает даже мысль о таком существе, — ответила та. И содрогнулась, вспомнив, что работала с волокнами.

— Я говорю об обонянии. Если верить экстраполяции, существо это живёт чутьём, охотится чутьём, воспринимает мир чутьём. Я не раз слышал, что собака находит весь ландшафт запаха таким же сложным и красивым, как любой пейзаж, который мы видим глазами. Но обоняние более примитивно, чем зрение, и в результате такие животные обладают инстинктивной реакцией на запах. Вот что меня пугает.

— Боюсь, я не поняла.

— Через несколько минут в музей съедутся тысячи человек. Соберутся в замкнутом пространстве. Это существо учует их концентрированный запах. Что вполне способно вызвать у него раздражение или даже ярость.

В лаборатории воцарилось молчание.

— Доктор Фрок, — заговорила Марго, — вы сказали, что от переноса ящиков в сохранную зону до первого убийства прошло два дня. Затем до второго убийства один день. А ведь после него прошло уже три.

— Продолжайте, — сказал Фрок.

— Мне кажется, это существо уже дошло до края. То воздействие, которое оказывает на него гипоталамус, должно пройти, — в конце концов, мозговые гормоны слабая замена растению. Если вы правы, существо это чувствует себя как наркоман, не получающий очередной дозы. Деятельность полицейских заставила его притаиться. Но вопрос в том, долго ли оно может терпеть?

— Боже, — произнёс Фрок, — уже семь часов. Марго, мы должны предупредить всех, должны не допустить открытия.

Он поехал к двери, жестом пригласив Марго следовать за собой.

Часть третья Тот, кто ходит на четвереньках

42

С приближением семи часов к западному входу музея начали съезжаться лимузины и такси. Из них осторожно вылезали элегантные пассажиры, дамы в мехах и господа, все как один в смокингах. Раскрыв зонты, гости устремлялись по красной ковровой дорожке к навесу над входом — проливной дождь уже затопил тротуары и превратил канавы в бурные реки.

Большая ротонда, обычно тихая в этот вечерний час, оглашалась говором множества людей и топотом ног в дорогой обуви по мраморным плитам. В Райском зале из кадок, украшенных гирляндами фиолетовых лампочек, высился бамбук. К нему были прикреплены букеты орхидей, они свисали, напоминая цветущие лианы в тропическом саду.

Где-то в глубине зала невидимый оркестр оживлённо играл «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Полчища официантов в белых галстуках умело лавировали в толпе, держа большие серебряные подносы, уставленные бокалами с шампанским и всевозможными закусками. Поток гостей вливался в ряды сотрудников музея, уже отдающих должное бесплатному угощению. В лучах прожекторов с голубыми светофильтрами сверкали длинные вечерние платья с блёстками, бриллиантовые ожерелья, золотые запонки и тиары.

Открытие выставки «Суеверия» почти внезапно стало наиболее привлекательным событием для светского общества Нью-Йорка. Привычные балы и благотворительные обеды затмила возможность увидеть собственными глазами то, о чём столько говорили. Организаторами были разосланы тысячи приглашений, и пять тысяч человек ответили, что приняли их.

Смитбек в смокинге (который сидел на нём отвратительно) и рубашке с оборками вглядывался в зал, выискивая знакомые лица. В дальнем конце зала был воздвигнут громадный помост. Вдоль одной из стен проложен искусно украшенный вход на выставку. Дверь пока что была заперта, и возле неё стояла охрана. Площадка для танцев посередине быстро заполнялась парами. Едва войдя в зал, Смитбек услышал со всех сторон разговоры, ведущиеся повышенными голосами.