Реликвии тамплиеров

Она была ледяная и так насыщена торфом, что моя кожа сразу стала золотистой. Я глубоко вдохнул и нырнул с головой, которую тут же как обручем стянул ледяной холод. Но все равно это было прекрасно — после столь долгого пребывания во влажной, закостеневшей от соли одежде, и, наблюдая за мелкими форелями, сновавшими туда-сюда между гранитными выступами, я скоро согрелся. Водопад манил к себе, и я взобрался наверх и уселся на мягком от покрывавшего его мха выступе, с которого он падал, а вода бежала и струилась, обтекая меня. И тут мне показалось, будто я слышу чей-то смех. Низкий, грудной, но нежный, такой нежный, что это, должно быть, просто ветерок посвистывал, облетая камни. Люди, часто забредающие в пустынные места, нередко увлекаются разными фантазиями, навеваемыми одиночеством. Я и раньше не раз испытывал на себе такие шуточки ветра, порой у меня даже мурашки бежали по коже, когда я воображал себе чьи-то внимательные глаза, которых на самом деле не было и в помине. Деревенские называют это шуточками фей или демонов, и я не стану спорить, но часто так воздействует сама местность, поэтому я вовсе не удивился. Решил, что это остров меня приветствует. Потом понял, что время-то бежит, натянул свои одежки и пошел дальше вверх по ручью.

Я брел, наверное, час, полностью погруженный в облака ароматов, источаемых пустошью: цветов вереска, черники, мха, овечьего помета, торфа. «Я дома, — повторял я себе снова и снова. — Эта тропинка приведет меня скоро к отчему дому, к катящимся мимо него бурым водам Она». Здесь моя душа ощущала полный покой. Останавливаясь, чтобы набрать очередью горсть теплой, перезрелой черники и сунуть ее в уже ставший пурпурно-синим рот, я обнаружил, что в душе моей установилось полное спокойствие, какого я не ощущал уже очень-очень давно. С момента смерти дьякона у меня внутри постоянно все тряслось, как струна арфы, зацепленная пальцем, но сейчас мне было хорошо и покойно.

Добраться до основания скального выступа на вершине холма оказалось легко, и хотя я вовсе не собирался заходить так далеко, все же полез вверх по иссеченному трещинами, шершавому граниту. Вблизи выступ выглядел совсем не так устрашающе — просто огромный темный утес, а ведь я в детстве все время лазал по гранитным скалам Дартмура, карабкаясь по осыпям на их склонах. Так что путь до вершины не занял много времени. Поднявшись на самый верх, я в первый раз оглянулся назад.

Корабль казался отсюда маленьким черным пятнышком на белом песке, а команда — мелкими точками копоти вокруг него. За ним было море — потрясающего сине-зеленого цвета, какого я никогда в жизни не видел. Оно расстилалось далеко-далеко и понемногу темнело, уходя, насколько я мог разглядеть, к северу, югу и западу. Низкие тени на востоке могли быть какой-то землей или островами. А может, это просто отсветы облаков, лежащие на воде. Я стоял в самой высокой точке острова и, обернувшись, увидел, что облюбованный нами пляж занимает примерно четверть всей береговой линии. На противоположной стороне был еще один такой пляж. В северной его части вздымающийся берег встречался с морем огромной изгибающейся массой утеса. На юге пустоши переходили в беспорядочную каменистую мешанину из бухточек и отмелей.

К востоку от берега тянулись кривые линии старых каменных стен, сложенных насухо. Здесь трава была зеленее, а кое-где проглядывали остатки древних жилищ с давно провалившимися крышами. Интересно, кто здесь жил? Такие же люди, как я, надо думать. Я был бы здесь счастлив, имея в полном распоряжении маленькую частицу Дартмура, где никто бы меня не тревожил. Я взглянул вниз, на корабль, неуклюжий, как дохлая муха на безупречной белизне песка. Может, мне следует здесь остаться. Я опустился на куст армерии. Станут меня искать? Или им это безразлично?

И тут я снова услышал смех. И вскочил на ноги. Я же здесь совсем один, на этой скале, но смех был самый настоящий. Значит, кто-то за мной все-таки следил! Я громко выругался. Мы так долго теснились на ничтожном кораблике, вся наша банда оголодавших сумасшедших, бог знает сколько недель, даже месяцев. И кому теперь понадобилось лишать меня одиночества?

— Кого еще несет нелегкая?! — заорал я.

Ответом было молчание, только ветер посвистывал в кустах. Розовые цветы качались, кивая мне, возможно, даже сочувствуя.